Зона любви - [25]

».

Так вот почему она не приглашает меня в театр. Она вообще не хотела меня показывать… Я был тайна (а может быть вымысел?), а он явь. Реальность.

Опытные политики на это бы мне сказали:

— Дурак ты, Штирлиц, и расшифровки твои дурацкие. Какая серьезная женщина, после недельного знакомства будет светить тебя? А вдруг ты ее завтра бросишь?

Но мои — двоечники — разволновались: «Все ясно! Ясно, как божий день! Не ты, не ты ее любимый — он!»

А я молчал, пережевывая свои открытия. (О, рефлектирующий кретин, опять загоняющий себя в угол).

И, вольно или невольно, стал собирать компромат.

Эй, любитель искренних, открытых отношений, ты, кажется, призвал на службу тайных агентов? Не так ли? Ой, ля-ля!

В общем, клубок противоречий покатился туда, куда надо — в кромешную тьму.

А утром еще одно послание Ставки: по радио интервью и ее монолог из «Камеры обскура» Набокова. Она играла женщину, запутавшуюся, как я понял, в роковом треугольнике. В пьесе, ее душу терзал один мужик, и она по этому поводу эмоционально высказывалась…

«Вот ведь как бывает у творческих натур, — встрепенулся я, не донеся до рта утренний бутерброд, — сцена и судьба переплетаются…»

А она всё так же звонила мне каждый день.

— Привет! Как делишки?

Я больше не умирал от счастья. Я потихоньку начал умирать от другого. От ревности.

И молчал.

Но не как глыба-финн, (его молчание называлось иначе — выдержка) а как мальчишка с «Поля чудес».

Я впал в прострацию… Некто спрашивал: «Как же быть?» А я не знал. Слишком глубоко в меня въелась моя прошлая жизнь, слишком свежи были воспоминания предыдущих пыток! Меня переклинило. Врата в Ад были уже приоткрыты… И я приказал себе: «Молчи, что бы ни случилось!» Зная свой суетливый характер и творческий дар, (уж таких страстей навыдумываю, такие трагедии на пустом месте разыграю!) а так же свою непомерную категоричность: «или — или», я, быть может впервые, забаррикадировался: «молчи, скрывайся и таись!»

Господи, убеждал я себя, какую-то вшивую неделю переждать! Делов-то… Займись какой-нибудь творческой работой. (Полезный, а, главное, своевременный совет, не правда ли?)

«А что будет дальше? — спрашивал все тот же Некто — через неделю?» И я посылал его к черту: «Дальше — будет дальше. Разберусь!» (Уж я разобрался… по полной программе!)

На самом деле всё было не так.

Всё было прозаичней… как в жизни. Ты уже влип, приятель! Как бы ты не дергался, чего бы не предпринимал, — всё главное уже случилось! Все эти установки, баррикады… вся внутренняя драматургия — они только кажутся незаметными. У тебя же — престарелый отрок — всё на роже написано! Политик с разведчиком — не твой звездный путь, поверь… Как говорится, ежу понятно.

Тебя уже обхватили нежные руки и повели на поляну, где девушка с длинной и острой косой собирает свою кровавую жатву…

А у Анны в это время были свои проблемы. Ее действительно водил за нос этот канадский чувак.

И она — открытая душа — всё мне рассказывала.

— Он меня к себе зовет… завтра вечером…

— И ты пойдешь?

— А почему нет? Мы же старые друзья… И мать его хотела меня видеть. Я к ней все никак не могла вырваться…

«Мать — это хорошо, — думал я, — только неизвестно, сколько там комнат. И вообще, мать в таких делах не помеха.»

Я позвонил ей утром. В первый раз. Я вообще звонил редко. И всегда вечером.

— Анны нет, — сказала мне ее подруга. (Они вдвоем снимали квартиру).

Утром — и нет! Задачка без неизвестных. Уйти она никуда не могла… Актеры все психи. Не спят до полночи, а потом, наглотавшись снотворного, забываются до полудня. Она мне сама рассказывала про свой сумасшедший режим.

На следующий день мы с ней встретились

— Я тебе, мать, звонил вчера утром… часов в десять.

Я говорил нарочито небрежно. Получалось же — грубо.

— Я не мать, я — девулька.

— Хорошо, девулька… (откуда она словечки такие выкапывает?) Я звонил тебе утром. Мне сказали, что тебя нет.

— А зачем ты звонил так рано?

— А что, нельзя?

Врать она не умела. И подпольщица из нее была такая же, как из меня разведчик. Хотя в данном конкретном случае информацию я получил в срок и разобрался с ней грамотно. Так что, разведчик я оказался лучше. Проворней. Просто мой чуткий барометр, настроенный на ложь, во время дал показания…

— Я была дома. Подруга не знала…

— Как это?

— Ты понимаешь… мы утром делаем специальные упражнения. Тренинг такой.

— По системе Станиславского? — вставился я.

Моя ирония осталась без внимания.

— Ну, это долго объяснять… Поэтому я закрылась в комнате, чтобы сосредоточиться, а подруга подумала, что меня нет.

— Она что — не могла постучать тебе?

— Не знаю… неважно… Я ее еще накануне предупредила — меня ни для кого нет. Я занимаюсь…

Так подумала, что тебя нет или была предупреждена?

Врала она неохотно. И неумело. Ей это было в тягость. Ей это, в конце концов, не шло! Она будто разыгрывала когда-то и кем-то установленные правила игры. Врать необходимо, особенно мужикам. Сами-то они, каковы! Может быть, в детстве на Корсике, в каком-нибудь дворе, может подруги из общаги преподали ей этот урок… Но почему же так бездарно ты врешь, выдающаяся актриса?!

Ведь скажи она, что да, я была у него… засиделись до полуночи… разговоры, то, се… Метро закрыто. Мать мне постелила в своей комнате…