Зомби идет по городу - [37]

– Это он, – сказал Женя чуть слышно и потеряла сознание.

Пафнутьев еле успел подхватить ее. Подняв женщину на руки, он, подивившись ее легкости, отнес в другую комнату на диван, положил под голову валик. Обернувшись в дверях, он еще раз окинул женщину взглядом, убедился, что все в порядке, и вышел, осторожно прикрыв дверь. На подвернувшемся клочке бумаги он написал: «Женя! Никуда не ходить, никому не звонить, обращаться по всем вопросам только ко мне, Пафнутьеву Павлу Николаевичу». И приписал ниже свой телефонный номер.

После этого Пафнутьев прошел на кухню, выключил газ под вываркой и покинул квартиру.

* * *

Невродов позвонил в конце рабочего дня. Посопел в трубку, спросил о здоровье и, как бы между прочим, обронил:

– Что-то давно тебя не видно... Заглянул бы как-нибудь, рассказал бы о своих похождениях.

– Загляну... Хоть сегодня.

– А что сегодня... Тоже не самый плохой день, – ответил Невродов и положил трубку.

«Неужели клюнул?! – заволновался Пафнутьев. – Неужели дрогнуло влюбчивое сердце областного прокурора?» Сложные, неоднозначные чувства охватывали его последние дни. Что говорить, было и чувство охотника, почуявшего запах дичи, было простое желание довести дело до конца – ведь еще год назад он пообещал Андрею разобраться с остальными участниками банды. Жажда мести? Было и это, но сказать, что Пафнутьев думал об этом всерьез... Нет. Наоборот, пришли и сомнения, и колебания. Не привык Пафнутьев вот так легко и просто предавать соратников, а Анцыферов, как ни крути, был соратник. Вместе работали, вместе отвечали за дело... Пафнутьев мог как угодно называть свои действия на юридическом языке, на прокурорском, следственном, но для себя, при разговоре с самим собой не отказывался и от простого, житейского понимания – закладывал мужика, под статью подводил. Но когда эти мысли и раскаяния слишком уж одолевали его, он вызывал в памяти целлофановый мешок с головой вора и стукача Ковеленова, представлял, что и его голова должна была оказаться точно в таком же мешке. И он снова становился тверд, снова готов был довести дело до конца.

Невродов ждал его. Приемная была пуста, в кабинете, кроме самого Невродова, тоже никого не было. Значит, подготовился к разговору, позаботился о том, чтобы не было лишних свидетелей его встречи с начальником следственного отдела городской прокуратуры.

– Входи, – бросил Невродов, увидев заглянувшего в дверь Пафнутьева. Прокурор сидел за своим столом массивно и неприступно, на подходившего Пафнутьева смотрел с подозрительностью.

– Привет, – сказал он, приподнявшись с кресла. – Садись, – проговорил Невродов сипловатым голосом, словно звукам было тяжело протискиваться сквозь узкую, сдавленную голосовую щель.

Пафнутьев охотно в полупоклоне пожал тяжелую, мясистую руку Невродова, сел, придвинул стул ближе к столу, этим движением показывал, что готов говорить плотно, к делу приступить немедленно.

– Похолодало, – сказал Пафнутьев. – Зима идет.

– Придет, – значительно кивнул Невродов, продолжая неотрывно смотреть на Пафнутьева. Все-таки опасался он провокации, все-таки не исключал мысли об обмане, допускал, что хотят выманить его из окопа и подставить под снайперский выстрел его такую заметную, такую большую и беззащитную фигуру.

– Иду сейчас по улице – батюшки-светы! Весь тротуар листьями усыпан. Всю зиму я ждал этого лета... А как пришло, как пронеслось – не заметил. И защемило, застонало что-то во мне...

– Молодость вспомнил? – улыбнулся наконец Невродов.

– Ага... За какой девушкой я убивался вот в такую же осень, за какой девушкой! – Пафнутьев обхватил лицо ладонями и горестно покачался из стороны в сторону.

– Плохих девушек не бывает, – серьезно сказал Невродов.

– А та была краше всех прочих! – не желал Пафнутьев расставаться со своими воспоминаниями.

– Увели?

– Нет. Сама ушла.

– Ну и дурак. Сам виноват.

– Конечно, Валерий Александрович, конечно.

– Жалеет?

– Она? Еще как!

– Вернуть не хочешь?

– Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.

– Есенин, – кивнул Невродов.

– Может быть, – легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.

– Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, – просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно. – У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...

– Готов ответить немедленно.

– Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.

– Слушаю!

– Сысцов, – проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. – Вопрос ясен?

– Вполне. Больше вопросов не будет?

– Нет.

– Это мне напоминает анекдот... Когда ваш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под Кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. «Что делать?» – спрашивает тот. «Все очень просто, – отвечает вождь всех народов. – Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров – на Колыму. И третье – выкрасить мавзолей в розовый цвет».