Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - [79]

Иногда все сводилось к обычной классовой политике. Приватизация невыгодна профсоюзам, которые, как правило, более сильны и эффективны в государственном секторе. Она чаще всего выгодна действующему менеджменту высшего звена, который после приватизации переходит из разряда довольно скромно оплачиваемых государственных работников, стиснутых бюрократическими правилами и отчетностью, в разряд с гораздо более высокой оплатой труда и привилегиями, меньшими ограничениями, но практически теми же обязанностями. Кроме того, появляется возможность заработать на быстрой перепродаже по высокой рыночной стоимости актива, недооцененного при приватизации. Для политиков, жаждущих расправиться с профсоюзами или смотрящих в рот финансовому сектору, это также прекрасное решение. Ненависть к профсоюзам, особенно после всплеска забастовок и наступательных действий с их стороны в 1970-е годы, на правом фланге политического спектра была действительно сильной.

Но все чаще и чаще свою волю навязывал финансовый сектор, которому приватизация приносит прямые и косвенные выгоды. Непосредственно финансисты наживаются на громадных комиссионных и бонусах от проведения приватизации, не говоря уже о вознаграждении за консультирование потенциальных покупателей.

Непрямые выгоды связаны с ростом экономического и политического влияния финансового сектора в экономической системе, где все главные инвестиционные решения подчинены интересам финансовых рынков. В эпоху рыночного либерализма под их влияние попали все основные политические партии. Как заметил сенатор Дик Дурбин, «банки и сегодня – самое мощное лобби на Капитолийском холме. И по правде говоря, они там хозяева».[123] Ничуть не менее справедливо это по отношению к лондонскому Сити и его господству в британской политике. В других развитых странах ситуация аналогичная.

В Австралии, к примеру, никого не удивляет, что политики самых разных мастей получают тепленькие местечки в финансовом секторе – разумеется, если в свое время они проводили правильную политику. Это уже устоявшаяся карьерная траектория. Обычно молодой человек служит некоторое время штатным сотрудником или советником на государственном посту, затем примерно десять лет занимается активной электоральной политикой, после чего переходит в бизнес-структуры. Государственная служба больше не является самоцелью, она – лишь перевалочный пункт к более амбициозным и финансово привлекательным высотам. Стимулы продвигать интересы финансового сектора, находясь на службе, довольно очевидны.

Правительства чаще всего относились к приватизации как к способу залатать дыры в государственных финансах. Министры, нуждавшиеся в средствах на дорогие сердцу проекты, на сокращение налогов или просто на покрытие бюджетного дефицита, рассматривали продажу ценных активов как простой и политически безопасный выход. Вопрос, что делать, когда активов на продажу не останется, откладывался до будущих времен.

В иных случаях, столкнувшись с необходимостью модернизации инфраструктуры, но не желая делать необходимые шаги для ее финансирования, например повышать налоги или увеличивать государственный долг, власти использовали приватизацию как способ переложить решение проблемы на плечи частного сектора. Приватизация системы водоснабжения в Великобритании, ставшая ответной мерой на требования Европейского союза об улучшении ее экологических и санитарных характеристик, – известный тому пример.

Экономисты, по крайней мере когда они были в трезвом уме и говорили искренне, все как один отвергали расхожие среди политиков доводы в пользу приватизации: что это источник легких денег для правительства и способ финансировать государственные инвестиции без увеличения долга.

Что касается первого пункта, один из базовых принципов экономической науки гласит, что стоимость капитального актива определяется потоком платежей или услуг, которые он приносит. Получение денег от продажи государственного актива сегодня влечет отказ от платежей, которые можно было бы иметь, сохраняя актив у государства в будущем. В мире, где и правительства, и рынки совершенные, издержки равняются выгодам, и приватизация ничего не поменяла бы. Как будет показано далее, реальность намного сложнее. Но все равно мысль, что продажа актива – источник легких денег, звучит глупо.

Менее очевидная разновидность той же самой ошибки основывается на предположении, что, обращаясь к частным инвесторам, правительство может раздвинуть долговые тиски и профинансировать нужные проекты. Опять-таки упускается из виду, что поток доходов (например, сборы от платных автодорог), которыми пытаются привлечь частных инвесторов, мог бы использоваться для обслуживания государственного долга. Чем чаще частные деньги начинают привлекаться для финансирования государственной инфраструктуры, тем меньше у правительств остается шансов инвестировать, не рискуя в конце концов навлечь на себя те же проблемы, которые возникли бы в случае увеличения долга. Как однажды высказались раздраженные секретари австралийского казначейства, путем приватизации и создания государственно-частного партнерства еще не была открыта ни одна новая жила для финансирования государственной инфраструктуры.