Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - [27]

Таким образом, были созданы предпосылки для глобального экономического спада. Кризис медленно набирал обороты в течение 2007 года, начавшись с замедления роста цен на жилье и изъятия домов у «субстандартных» заемщиков. К середине 2007 года трудности стали испытывать все более широкие категории заемщиков, в том числе те, которые раньше не относили к рискованным. Огромная часть CDO и других производных бумаг лишилась своего наивысшего рейтинга, по некоторым из них был объявлен дефолт.

Между тем гипотеза эффективного рынка вселяла олимпийское спокойствие. И только после того как в марте 2008 года пришлось спасать инвестиционный банк Bear Stearns, появилась тень сомнения. К тому моменту, как впоследствии установило Национальное бюро экономических исследований, в США уже в течение нескольких месяцев длилась рецессия. На дворе был конец августа 2008 года, однако деятели финансового рынка по-прежнему были склонны все отрицать.

Кризис начался с внезапной национализации в сентябре 2008 года главных американских ипотечных агентств Fannie Mae и Freddie Mac. Спустя два месяца рухнула инвестиционно-банковская отрасль, банк Lehman Brothers обанкротился, Merrill Lynch был поглощен Bank of America, а Goldman Sachs и JP Morgan, чтобы получить помощь в виде государственных гарантий, пришлось перейти в разряд холдинговых банковских структур. Через год список жертв пополнился банками со всего света, целыми странами, такими как Исландия, и компанией General Motors, давно ставшей синонимом корпоративного капитализма.

С появлением каждого нового пузыря придумывалась очередная сказка, почему «на этот раз все будет иначе», выражаясь словами Кармен Рейнхарт и Кеннета Рогоффа. Однако после нынешнего кризиса рассказам об эффективных рынках должен прийти конец. Первая причина в том, что по своей глубине и охвату это самый большой финансовый крах со времен Великой депрессии. Убытки вследствие финансовой несостоятельности оцениваются в 4 трлн долл. или примерно в 10 % от ежегодного мирового дохода. Прежде чем мировая экономика восстановится, ущерб от снижения уровня выпуска, вероятно, составит триллионы долларов.

Кроме того, в отличие от Великой депрессии, этот кризис есть целиком результат деятельности финансовых рынков. Не было ничего похожего ни на послевоенный водоворот 1920-х годов, ни на постоянные распри вокруг конвертируемости валют и выплаты репараций, ни на Закон Смута – Хоули о таможенном тарифе, на которые возлагалась вина за Великую депрессию. Правительства не слишком вмешивались в дела финансовых рынков и крупных банков, руководствуясь при этом в основном оценками рисков, которые им предоставляли сами банки, а также рейтингами агентств вроде Standard & Poor’s и Moody’s.

От системы сдержек и противовесов не осталось и следа. Рейтинговые агентства присваивали статус ААА совершенно никчемным активам, используя модели, которые исключали всякую возможность падения цен на жилье. Нельзя все списать на чью-то некомпетентность. Вся система выдачи рейтингов, в которой эмитенты платят за оценки, доказала свою совершенную нелепость. Но как раз эти рейтинги и были основой системы государственного регулирования. Под влиянием гипотезы эффективного рынка важнейшие решения государства были по существу переданы в аутсорсинг частным коммерческим фирмам, имевшим весомые мотивы искажать действительность.

Помимо этих систематических провалов наконец всплыли на поверхность и огромные махинации. Мошенническая схема Понци, сооруженная Берни Мэдоффом, бывшим главой биржи NASDAQ и звездой Нью-Йоркского биржевого мира, была под стать гигантским размерам, до которых разросся финансовый сектор.

Автором первой такой схемы был Чарльз Понци: в 1920 году благодаря фиктивным инвестициям в почтовые купоны[39] он смог привлечь сумму, которая сегодня составляла бы 5 млн долл. Мэдофф оценил доходы от своего мошенничества в 50 млрд долл. – в 10 тыс. раз больше, чем у Понци. И хотя о деле Мэдоффа не говорил только ленивый, крах его пирамиды вытащил за собой на свет длинную вереницу других злоупотреблений в десятки или сотни миллионов долларов.

История Мэдоффа и других мошенников напоминает нам о понятии «bezzle», о котором говорил Дж. К. Гэлбрейт. Оно обозначает количество корпоративных махинаций, ускользнувших от глаз властей. В период бурного роста, когда благосостояние повсеместно повышается, люди смекают, что, пользуясь чужими средствами, можно делать деньги, оставаясь при этом незамеченными. Если вдруг кто-то обратит внимание, можно без труда успеть вернуть сумму на место. Но когда наступает кризис, раздобыть деньги становится гораздо труднее и, во всяком случае, к тому времени внешние аудиторы уже навострят уши. Поэтому мошенники начинают попадаться, а количество злоупотреблений уменьшается. Оно остается небольшим на ранних этапах восстановления, когда наиболее активны те, кто пережил кризис благодаря своей осторожности. Но с продолжением бума на охоту выходят более голодные, рисковые дельцы, а следом множатся злоупотребления.

В условиях, когда размеры финансового сектора не сообразуются с реальной экономикой, а цифры, диктуемые гипотезой эффективного рынка – какими бы нелепыми они ни были, – берутся за непреложную истину, размах злоупотреблений, естественно, оказывается беспримерным.