Золотые ворота. Черное солнце - [277]

Петрович с какою-то робостью принялся за непривычное дело. Разве мог он когда-нибудь подумать, что ему своими руками придется накладывать гипс? Не спеша обматывал бинтом совершенно здоровую руку юноши, а под нитками марли постепенно скрывались свернутые полосками донесения в ЦК. Спрятать документы под гипсом — это идея Сергея, уже второй раз сумевшего пробраться на оккупированную территорию. Конечно, он был прав. Хотя загипсованная рука — немалая помеха в дороге, но так надежнее. Кому из фашистов придет в голову сдирать грязные бинты?

— Надеюсь, Сергей, ты не забудешь, что я говорил? Так и скажи в ЦК: киевское подполье вышло на широкую дорогу. У нас есть разветвленная организация, мы имеем прекрасную информацию… Одно только мешает нам в работе: отсутствие регулярной и оперативной связи с Большой землей. А без такой связи нам никогда не стать по-настоящему грозной силой. Поэтому мы настойчиво просим, чтобы в Киев немедленно прислали радиста. Хотя бы одного! О месте высадки и явки я уже говорил. Напоминаю: лучшим для этого, с нашей точки зрения, является район междуречья Днепра и Десны. Сейчас весна, и путь оккупантам туда отрезан…

— Я помню все.

— Еще передай: нам нужны средства. Сам же видел, в какой нужде мы здесь перебиваемся. Подполье разрастается, и фашисты не могут этого не замечать. Гестаповские и абверовские агенты уже давно шарят повсюду, пытаются напасть на наши следы. Поэтому товарищам, которым угрожает провал, приходится переходить на нелегальное положение. Кроме того, многим нашим, особенно из молодежи, угрожает отправка на немецкую каторгу. Они также вынуждены идти в нелегалы… Недели две назад произошел такой случай: внезапно исчез один из организаторов комсомольского подполья. Мы с ног сбились, разыскивая его. И все безрезультатно. Думали: гестаповцы выследили его. А позже выяснилось, что его схватили во время облавы для отправки в Германию. Хорошо, что он парень разбитной и сумел бежать из невольничьего эшелона. Ночью прорезал дырку в дне вагона и прямо на ходу выпрыгнул. Но ведь такая счастливая случайность не всем выпадает… Поэтому, чтобы сберечь руководящие кадры, мы вынуждены широко практиковать переход на нелегальное положение. А без средств прокормить несколько десятков человек в вымирающем от голода городе дело очень нелегкое. Так что мы просим хоть немного помочь нам деньгами. Через месяц-полтора сами добудем все необходимое, когда сформируем партизанский отряд. Но сейчас…

— Не беспокойтесь, я все передам.

Когда рука была перевязана, они распрощались. Сергей лег перед дальней дорогой отдохнуть — на рассвете его должны были проводить за Днепр, — а тем временем Петрович решил навестить Ковтуна, получить «почту» от Олеся и оставить текст листовки для типографии.

Уже вечерело. Но солнце светило все еще ясно и игриво. И воздух был по-весеннему душистый, напоенным кисловато-терпким ароматом набухших почек. Правда, в садах еще лежал снег. Посеревший, пропитанный влагой, он цепко держался за землю. Но было ясно: вот-вот дохнет теплый ветер, начнется бурное половодье — и зима отойдет в небытие.

«…Зима ушла в прошлое! Наступила пора великого посева, — повторял про себя Петрович запомнившиеся ему строки. — Каждый, кому дорога честь и свобода, должен стать сеятелем зерен, из коих созреет урожай победы над врагом… Бросайте работу, беритесь за оружие, идите в леса! К борьбе, киевляне!»

На Соломенку Петрович пришел со светлыми мыслями и радужными мечтами. А Микола встретил его хмуро:

— Тебя давно Олесь ждет.

— Что случилось?

— Заходи в дом, расскажет.

С недобрым предчувствием перешагнул порог жилища, которое было для него не раз надежным убежищем. Олесь, завидев старшего друга, не кинулся, как бывало прежде, навстречу. Встал, протянул руку, сказал:

— Чуть не лопнуло терпенье… Уже собирался бежать… Хорошо, что ты подоспел.

— Не опасно ли, что ты сюда пришел? Отец ведь…

— Он знает, что я к Миколе захаживаю. Я намеренно не скрываю. Так лучше.

«Так действительно лучше. Меньше подозрений. С Миколой они ведь были соседями, давнишними друзьями, а сердечность — в характере Олеся… Что ж, пусть Рехер гордится сердечностью сына».

— Я принес списки всех шнипенковских «корреспондентов». Полюбуйся!

Петрович взял обыкновенный исписанный листок бумаги. Ему хотелось сказать какие-то особенные слова, но в это мгновение не нашлось в памяти слов, достойных мужества Олеся.

— Я не только списки принес. Я пришел предупредить, что возле тебя вьется предатель…

— Предатель?

— Да, кто-то из твоих приближенных фашистский агент.

— Откуда ты это взял?

— Я слышал о нем разговор.

Тонкие жала впились в сердце Петровича.

— Расскажи по порядку. Возможно, это — очередная провокация гестапо.

— Не думаю, — Олесь закурил. — О предателе я узнал сегодня. Когда пришел домой обедать. Вообще я не хожу обедать, а сегодня, сам не знаю почему, пошел. Сел на кухне, жду, как вдруг слышу: в комнате голоса. Я сразу же узнал голос полицейфюрера. Он к отцу в последнее время что-то зачастил. Сначала разговор шел о чьем-то приезде, об охране. Этого я не понял. Потом они заговорили о каком-то пари. Смеясь, Гальтерманн сказал: «Уверяю вас, что вы проиграете, господин Рехер…» Отец, тоже смеясь, ответил: «Рано успокаиваетесь, герр бригаденфюрер. В таких делах обычно мне везет». — «Но прошел ведь уже месяц!» — заметил Гальтерманн. «В моем распоряжении еще есть время. Теперь их логово уже под «рентгеном». Могу порадовать вас: в окружении Ивкина уже есть наш человек». Я четко услышал слова: «В окружении Ивкина уже есть наш человек…» Не думаю, чтобы это была провокация. В таких делах отец не шутит…