Золотые ворота. Черное солнце - [271]

— Так зачем же медлить? Стреляйте!

— Ну, с этим всегда можно успеть. Я, видите ли, придерживаюсь мнения, что и в самом сложном положении человек может найти выход, когда по-настоящему этого захочет. Вы еще юноша, и я надеюсь…

— Тщетные надежды! Я все равно ничего вам не скажу! Режьте, распинайте, а все равно ничего не добьетесь!

— Погодите, юноша. Я же вызвал вас не на допрос. Мне просто хотелось посмотреть на вас, понять и, возможно, помочь. Не удивляйтесь, я действительно имел намерение помочь вам. Грех, чтобы такие люди напрасно гибли. Мне много говорили о вашем мужестве. Не скрываю: своим поведением вы заставили уважать себя… Как человек вы вызываете у меня восхищение.

Рассудительный, мягкий голос высоколобого немного успокоил Ивана. Ему стало даже приятно оттого, что такой опытный палач склоняется перед его мужеством.

— Мы, немцы, более всего ценим в человеке твердость духа. Это черта, которая свойственна арийской расе. Но в то же время мы не можем забывать, что вы — большевистский диверсант…

«А о диверсиях откуда ему известно? Шнипенко ведь понятия не имеет о совершенных мною диверсиях. Неужели Платон?.. — И вдруг Ивану стало почти дурно: — Но Платон не успел, Платон откусил себе язык, чтобы ничего не сказать…»

— Послушайте, Кушниренко, что бы вы делали, если бы я сейчас приказал выпустить вас на волю? — ни с того ни с сего спросил гестаповец.

— Вы этого не сделаете.

— А все-таки.

Минутная пауза.

— Я опять боролся бы.

Гестаповец вскочил со стула, восхищенно воскликнул:

— Поздравляю! Вы полностью оправдали мои надежды. Именно таким я вас и представлял. Истинный патриот даже в час смерти думает о судьбе родины. Что ж, это делает вам честь.

На лице Ивана не дрогнул ни один мускул. Он старался показать, что похвала врага для него ничего не значит. Хотя в действительности… в действительности эта похвала не оставила его равнодушным.

— Я в самом деле склонен выпустить вас, — опять тот же рассудительный голос. — Не думайте, что мы, немцы, неспособны на благородные поступки. Такими людьми, как вы, могла бы гордиться любая нация. Вы рождены для подвигов, и хотя мы враги… Постарайтесь лишь понять мои слова. Понять. Подумайте, что произойдет с вами, если вы окажетесь на свободе. Вас ждет внезапная смерть из-за угла! С вами расправятся ваши же бывшие сообщники. Думаете, они поверят вам? Уверяю вас, для них вы будете провокатором. Да, да, они станут остерегаться вас и постараются как можно быстрее от вас избавиться… Вы же сами, наверное, распространяли слухи, что из гестапо честные люди не возвращаются. Вы вызывали своей пропагандой ненависть и недоверие к гестапо, но этим самым вы отрезали себе путь к отступлению. Стоит вам сейчас выйти отсюда, как вы станете жертвой свой же агитации.

Эти слова ошеломили Ивана. «И правда, разве поверят мне товарищи, если я вырвусь отсюда? Чем я смогу доказать, что никого не выдал? А что, если со мной поступят так же, как я с Дриманченко?..» Он ощутил, как ледяная шапка снова опускается на темя, а горло сжимает железная пятерня.

— Разрешите сигарету, — вырвалось невольно.

Высоколобый с готовностью поднес портсигар и зажигалку.

— Вы можете не придать значения моим предостережениям просто по молодости. Но я хотел бы рассказать вам одну поучительную, хотя и грустную историю… Прошлой осенью нам удалось арестовать секретаря одного из местных райкомов партии. Вы должны знать этого человека, его фамилия Дриманченко. Арестовали его на Бессарабском рынке. Должен честно сказать, что на допросах он держался мужественно и никого не выдал. И мы решили отпустить его. Так сказать, в порядке эксперимента. Нам было любопытно, как отнесутся к нему большевики. И что же вы думаете: через несколько недель его нашли с раздробленным черепом…

Гестаповец говорил еще что-то, но слова его уже не доходили до сознания Ивана. Перед его глазами вдруг всплыло бледное, осунувшееся лицо Дриманченко. Там, в канаве, на окраине Киева, куда его заманил Платон по поручению Ивана. Иван даже услышал голос бывшего секретаря райкома: «Опомнитесь! Я ни в чем не виноват… Фашисты провоцируют вас. Они хотят разжечь в наших рядах подозрительность и недоверие… Я ни в чем не виноват!..» Но Дриманченко тогда не поверили. Иван сам опустил на его голову кирку. Даже теперь он ощущал, как жжет ладони скользкая рукоятка той кирки…

— Что вы от меня хотите? Что вы хотите?..

Высоколобый навалился плоской грудью на стол. Взгляд его стал холодным и торжествующим.

— Хочу, чтобы мы разошлись по-рыцарски. У вас, молодого, сильного, есть перспективы куда более приятнее, чем гнить в земле неоплаканным и забытым. Но без моей помощи вам не избежать могилы. Даже если бы и удалось вырваться из этих мрачных стен. У меня, тоже есть необходимость в вашей помощи. Так почему бы нам не обменяться услугами? Нет, нет, не подумайте, что я толкаю вас на предательство. Это недопустимо! Если говорить честно, меня менее всего интересуют ваши сообщники. Я тревожусь о будущем здешнего народа. И просил бы вас помочь нам спасти местное население от уничтожения… Киев — древний центр славянской культуры, колыбель высоких идей и символ единства украинской нация. Подумайте, что останется от него через год-полтора, если ежедневно гибнут сотни и сотни людей, разрушаются памятники старины, сравниваются с землей целые кварталы. Своими авантюрами большевистские агитаторы обрекают Киев на гибель. Вы умный человек и должны понять, что именно большевики вынуждают нас обращаться к крайним мерам…