Золотые ворота. Черное солнце - [22]

— Это невероятно! Это непостижимо! Простите, я отказываюсь верить!

Иван мигом подскочил к обитой дерматином двери и застыл, прислушиваясь:

— Я и сам отказываюсь верить, — это был уже голос декана. — Лучший студент курса, которого мы представили на персональную стипендию, и вдруг такое… Но, сами понимаете, мы не можем проигнорировать это письмо, хотя оно и анонимное.

— Ясное дело, реагировать на него надо, но без лишней шумихи. Если хотите, я сам поговорю с Химчуком…

Кушниренко так и передернуло от неожиданности: «Оказывается, на Химчука пришла анонимка! Вот так новость! Любопытно, о чем же то письмо? Эх, если бы оно попало в мои руки! То, что не удалось мне возле Громового дуба, можно было бы сделать сейчас…»

— Вы что здесь делаете, Кушниренко? — возмутилась секретарша, возвратившаяся в приемную.

— Да вот… крайне нужно к декану. А он пока занят, вот я и ожидаю, — нашелся Иван.

— Но ведь уже началась лекция.

— Тогда я в другой раз, — и стремглав выскочил в коридор.

Не бежал — летел на крыльях Иван в аудиторию. «Ну, мне все же везет! Такой счастливый случай… А как носились все с Химчуком, словно дурак с писаной торбой, на персональную стипендию выдвинули, а выходит… Нет, теперь я покажу Феодалу, на кого он меня променял! Только бы не выпустить из своих рук это дело… Самое главное сейчас — не дать возможности Шнипенко встретиться с Олесем. Хотя как это сделать? Как?..»

Двух пар Кушниренко хватило, чтобы обмозговать положение и выработать план действий. Поэтому, как только прозвенел последний звонок, он вскочил со скамьи и крикнул:

— Химчук, Ливинский, быстро за мной!

Озадаченные хлопцы бросились за старостой. Боковым ходом он вывел их на университетский двор и там, довольный, что по дороге не встретился Шнипенко, сказал:

— Слушайте, друзья, нам надо наконец разобраться в наших отношениях. На Новый год Мукоед такого наговорил…

— И ты для этого привел нас сюда? — развел от удивления руки Андрей. — Разве другого места не нашлось?

— Вот я и хочу предложить одно прекрасное место для проведения, так сказать, мирной конференции. Зачем нам, сознательным людям, носить камень за пазухой? Ну, накидали друг другу репья под хвост, но ведь это же не значит…

— Слушай, что ты конкретно предлагаешь? — прервал его Андрей.

— Махнуть куда-нибудь на природу. Прихватим с собой все необходимое — и айда, к примеру, в Голосеевский лес…

— Нет, я не могу, — возразил Олесь. — Мне сейчас нужно домой.

— Меня тоже эта идея не увлекает. Да и зачем тащиться в Голосеево, когда можно поговорить и тут… — заметил Андрей.

У Ивана опустились руки: ну, разве с такими остолопами кашу сваришь? Однако он и не думал сдаваться:

— Что ж, будь по-вашему. Тогда давайте соберемся в общежитии и там развеем тучи, нависшие над нашими дружескими отношениями.

— А нужно ли их так срочно развеивать? — спросил Олесь с неопределенной усмешкой.

— Ну, а как же! Тучка солнце не должна закрывать.

— Послушай, Иван, скажи честно: чего ты хочешь? — Андрею явно не нравилась затея старосты. — Чувствует мое сердце: ты совсем не затем приволок нас сюда, чтобы предложить перемирие. Это можно было сделать и в аудитории. К тому же еще месяц назад…

Кушниренко совсем скис. Он видел: план его трещит по всем швам, но не знал, как спасти положение. Разве махнуть на все рукой — и пусть будет, что будет! Но ведь тогда прощай мечта о персональной стипендии… А ему же все эти годы даже во сне виделось, как он приедет в родной поселок персональным стипендиатом столичного университета и земляки с завистью будут провожать его взглядами и при встрече склонять головы. Неужели не суждено этому сбыться?

— Ну, вот и иди к вам с чистым сердцем! Я с добром, а они… — прикинувшись обиженным, Иван сплюнул и пошел прочь.

Разошлись по домам и Андрей с Олесем, так и не поняв, что должно было означать столь экстравагантное поведение всегда предусмотрительного и уравновешенного старосты курса. Но лично для Олеся сюрпризы на этом не кончились. Только-только он сел с дедом обедать, как под чьими-то тяжелыми шагами заскрипели ступеньки крыльца. Гаврило Якимович поспешил в сени. И каково же было изумление Олеся, когда дед вернулся в сопровождении профессора Шнипенко.

— Мир дому сему, — сняв бобровую шапку, поздоровался нежданный гость. — Вы что, юноша, поражены моим появлением?

— Честно говоря, да, — искрение признался Олесь.

— Вот видите, вы ко мне не изволили зайти, когда я приглашал, а я к вам прибыл без приглашения.

— Я очень рад… Проходите, пожалуйста, в мою комнату.

— О, у вас такая богатая библиотека! — восхищенно воскликнул Шнипенко, переступив порог Олесевой обители. И сразу же стал просматривать старые книги, думая, с чего начать не очень-то приятный разговор.

— Куда вы девались, юноша, сегодня после лекции? Я так хотел вас видеть… Пришлось добираться сюда, чтобы предостеречь вас… — Он вдруг замолк, увидев на одном из томов знакомый экслибрис: «Собрание Григория Квачинского».

Олесь не заметил, как нервно передернулись отяжелевшие веки профессора, он только видел, что Шнипенко слишком поспешно поставил книгу на полку и взял другую. Но и на той увидел такой же экслибрис. И на третьей, и на четвертой…