Золотые рыбки, или Отец мой славный - [16]

Эдвига. Знаешь, быть привлекательной девушкой — нелегко!

Антуан. С первым подонком, который тебе предлагал, дескать… приходите ко мне кабинет, почитаете сценку, волчонок, у меня предчувствие, что у вас есть талант. Мерзавцы! Прямо-таки слышу, убогие негодяи! И, захлёбываясь от счастья, ты ходила из кабинета в кабинет?

Эдвига(спокойно). Также произошло и с тобой.

Антуан(с достоинством). Нет, но со мной всё было совсем не также!

Эдвига. Почему это?

Антуан. Но… потому что это я! Ты мне по-настоящему понравилась, я почувствовал по отношению к тебе нечто невыразимое.

Эдвига. Они тоже почувствовали. И приглашали меня на ужин, чтобы попытаться это выразить.

Антуан(после короткого колебания). И… часто они это выражали?

Эдвига(смотрит, как будто бы хочет ответить, вдруг кричит). Ах, как ты безобразен с твоими вонючими вопросами! С тобой всё так скверно! Я хочу умереть! Где мои таблетки? Отдай мне таблетки! Я хочу вновь умереть!

Антуан. Легко отделаться хочешь!

Эдвига. Понял бы, если б оказался на моём месте! Потом, легко говорить, что это было отвратительно. Мне тоже, представь себе, было отвратительно. (Другим голосом.) Эти женщины смеются во время ужина, жадно ловят сказанные вами слова… они стараются сделать всё, чтобы вы поверили в ваш исключительный ум… они хлопают, когда следует, накладными ресницами, быстро-быстро, надеясь, что это произведёт впечатление… однако, эти женщины знают, когда, наконец, подаётся шампанское, что время пришло… и им это всё равно, что ледяная вода из-под крана, которая на живот капает… Что, ты думаешь, происходит у них внутри? Ведь они тоже любят только то, что им хочется, и это не всегда те мужчины, с которыми они соглашаются на ужин.

Тяжкая пауза.

Антуан. Чудовищно! Я-то думал, что ты интеллектуалка!

Эдвига(с достоинством). Одно другому не мешает. Я прочитала всего Сартра. Это мой Бог. (Раздражённо.) Он, по крайней мере, мыслитель!

Антуан. Да. (Поднимается, оскорбленный последним замечанием.) Девочка моя, ты чувствуешь себя лучше. Теперь уже поздно или, скорее, слишком рано. Мне нужно пилить ещё двенадцать вёрст, значит, всего за сегодняшний день я накручу сорок восемь. А у меня фара испорчена. Я позвоню тебе утром. Доктор меня уверил, что утром ты будешь свежа, как роза.

Антуан берёт канотье, укрепляет прищепками штаны и направляется с достоинством к двери.

Антуан(с порога). У тебя больше нет таблеток?

Эдвига(мрачно). Целый чемодан. Я никогда не отправляюсь в деревню, не будучи уверена, что смогу умереть, когда захочу. Мужчина свободен.

Антуан(окаменев). Таково и моё мнение. (Он делает шаг, чтобы выйти, но ещё раз спрашивает.) Где другие таблетки?

Эдвига. Это тебя не касается.

Антуан.взрываясь). Чёрт побери!

Антуан бросается к комоду, к чемоданам, ищет в них, выбрасывая всё, что в них находится. А находится там большое количество трусов и лифчиков.

Антуан(роясь в вещах). Может быть, мы и имеем право выбирать между бытием и небытием, как говорит твой бог, но в таком случае скромно, где-нибудь на краю леса — и раз и навсегда. Я даже в этом не уверен! Самоубийство — это, в конце концов, эгоизм! Но я точно знаю, что нельзя пользоваться этим, чтобы отравлять жизнь окружающим, тем более в зрелом возрасте! (Вертится вне себя, выламывая руки.) Где другие таблетки, дура? Я проведу у тебя настоящий обыск!

Эдвига(наблюдает, как тот ищет в постели, с ледяным взглядом). Ментовка проклятая! Тебе не хватало только лягавого этого свойства! Когда я куда-нибудь приезжаю, то всегда прячу таблетки, если хочешь знать. И в комнате их никогда нет.

Антуан(останавливается, холодно). Так. Девочка моя, меня всегда упрекали в том, что я жестокосерден. В том, что я иду дорогой свободного мужчины, который находится в добром здравии и, можно сказать, обласкан судьбой и который никогда не учитывает чужих несчастий. На самом деле, я живу, коллекционируя эти претензии, потея в тревожной бессоннице от сострадания и усилий навести хоть немного порядка в жизни полдюжины ничтожеств, погружённых в их комплексы, врождённое бессилье или болезненный эгоцентризм… Так как (об этом никогда не говорят, потому что униженные и оскорбленные, как некогда пастух и пастушка, обласканы хорошей литературой), нет больших эгоистов, чем бедные! Они вбили себе в голову раз и навсегда, что им нечего дать, но все остальные должны им чего-то… Вот почему с нищими нельзя общаться, а не потому, как считает мелкая буржуазия, что они не поднимают мизинец, когда пьют чай. По этой же причине они и эксплуатируют друг друга чудовищно, как только у них появляется такая возможность, на заводе или в тюрьме. И так как я понял это самостоятельно ещё в детстве, то меня возненавидели очень рано. И обзывали фашистом. Такое современное удобное слово, которое ничего толком не значит. Оно произошло, видимо, из французского слова «фашё», которое означает «человек навязчивый неудобный, присутствие которого беспокоит». (Вскрикивает, спесиво.) Тогда я и есть фашист! И буду достоин моей репутации! Бог, не твой — настоящий, решительно создал нас ответственными за собственную шкуру — всех, без какой бы то ни было гарантированной помощи (кроме как в грудном возрасте), как и смиренных животных, которые, в свою очередь, никогда не пытались перевалить свою судьбу на плечи других. Только муравьи разве что!