Золотые миры - [52]

Шрифт
Интервал

Дерзко-пьяная речь солдата,
В шапке, сдвинутой набекрень.

III. «Тянулись с Дона обозы…»

Тянулись с Дона обозы,
И не было им конца.
Звучали чьи-то угрозы
У белого крыльца…
Стучали, стонали, скрипели
Колёса пыльных телег.
Тревожные две недели
Решили новый побег.
Волнуясь, чего-то ждали,
И скоро устали ждать.
Куда-то ещё бежали
В морскую, мутную гладь.
И будто бы гул далёкий,
Прорезав ночную мглу,
Тоской звучали упрёки
Оставшихся на молу.

IV. «Ползли к высокому молу…»

Ползли к высокому молу
Тяжёлые корабли.
Пронизывал резкий холод
И ветер мирной земли.
Дождливо хмурилось небо,
Тревожны лица людей.
Бродили, искали хлеба
Вдоль керченских площадей.
Был вечер суров и долог
Для мартовских вечеров.
Блестели дула винтовок
В пьяном огне костров.
Сирена тревожно и резко
Вдали начинала выть.
Казаки в длинных черкесках
Грозили что-то громить.
И было на пристани тесно
От душных, скорченных тел.
Из чёрной, ревущей бездны
Красный маяк блестел.

V. «Нет, не победа и не слава…»

Нет, не победа и не слава
Сияла на пути.
В броню закованный дреднаут
Нас жадно поглотил.
И люди шли. Их было много,
Ползли издалека.
И к ночи ширилась тревога
И ширилась тоска.
Открылись сумрачные люки,
Как будто в глубь могил.
Дрожа не находили руки
Канатов и перил.
Пугливо озирались в трюмах
Зрачки не знавших глаз.
Спустилась ночь — страшна, угрюма,
Такая — в первый раз.
Раздался взрыв, тяжёлый, смелый.
Взорвался и упал.
На тёмном берегу темнела
Ревущая толпа.
Все были, как в чаду угара,
Стоял над бухтой стон.
Кровавым заревом пожара
Был город озарён.
Был жалок взгляд непониманья,
Стучала кровь сильней.
Волнуясь, что-то о восстанье
Твердили в стороне.
Одно хотелось: поскорее
И нам уйти туда,
Куда ушли, во мгле чернея,
Военные суда.
И мы ушли. И было страшно
Среди ревущей тьмы.
Три ночи под четвёртой башней,
Как псы, ютились мы.
А после в кубрик опускались
Отвесным трапом вниз,
Где крики женщин раздавались
И визг детей и крыс.
Там часто возникали споры:
Что — вечер или день?
И поглощали коридоры
Испуганную тень.
Дрожа, ощупывали руки,
И звякали шаги.
Открытые зияли люки
У дрогнувшей ноги.
Зияли жутко, словно бездны
Неистовой судьбы,
И неизбежно трап отвесный
Вёл в душные гробы.
Всё было, точно бред: просторы
Чужих морей и стран,
И очертания Босфора
Сквозь утренний туман.
По вечерам напевы горна,
Торжественный обряд.
И взгляд без слёз, уже покорный,
Не думающий взгляд.
И спящие вповалку люди,
И чёрная вода.
И дула боевых орудий,
Умолкших навсегда.

10/ VI, 1924

«Ах, не надо больше душных зелий…»

Ах, не надо больше душных зелий,
Ах, не надо больше ярких крыльев.
На душе — холодное веселье,
На душе — дрожащее бессилье.
И не надо фраз, глухих и зыбких,
И не надо больше лести грубой.
Скованы спокойною улыбкой
Прежде неулыбчивые губы.

20/ VI, 1924

«Когда я душу ломала…»

Когда я душу ломала,
На столе смеялись нарциссы.
Когда душа опустела —
В траве хохотали маки.
Как пусто и скучно стало,
Когда мраком оделись выси.
Я вышла легко и смело:
Мне были условные знаки.
Когда я звонко смеялась,
Спускался бесшумный вечер.
Когда я с тоскою слюбилась,
Плескало на берег море.
И в глуби небес отражались
Мимоз золотые свечи.
И снова душа приоткрылась
Для радости и для горя.
О, эта безумная жалость,
Послушная мысли гибкой!
Нет, ты не напрасно явилась —
На сжатых губах — улыбка.

20/ VI, 1924

Бедуинка(«Как будто на пёстрой картинке…»)

Как будто на пёстрой картинке
Далёких, сказочных стран,
Красавицы бедуинки
Отточенный, гибкий стан.
Из древних легенд и преданий,
Из песен степей и гор
Возникли синие ткани
И пламенный, дикий взор.
Как в статуе древней богини,
В ней дышат величье и мощь.
В ней слышится зной пустыни
И тёмная, душная ночь.
Над ней — колдовства и обманы,
Дрожанье ночного костра,
И звон, и хохот тимпана
Под тёмным сводом шатра.
И вся она — сон без названья
У серых стволов маслин,
Глухой Атлантиды преданья,
Лукавый мираж пустынь.
Блестящи на ней браслеты,
И взгляд величав и дик,
Как кованые силуэты
Из ветхозаветных книг.

23/ VI, 1924

«Нет, не простит мне этот взгляд весёлый…»

Нет, не простит мне этот взгляд весёлый
Дождливых вечеров и тихих слёз!..
У ярко-жёлтых шариков мимоз
Лёг вечер напряжённый и тяжёлый.
Как жуткий бред, ползёт за часом час,
Трещат в полях звенящие цикады!
Нет, не простить мне медленного взгляда
Уверенных и неподвижных глаз.

1/ VII, 1924

«Я люблю на белых страницах…»

Я люблю на белых страницах
Полированный блеск ногтей.
Я люблю, когда вечер струится
Через щели ставни моей.
И у тёмной, раскрытой двери
В миг мучительных вечеров
Снова ждать, и жалеть, и верить
Над любимой книгой стихов.
И уставившись в тёмный угол,
В прихотливый узор теней, —
Уходить из тесного круга
Нелюбимых, неярких дней.

11/ VII, 1924

«В тот час, когда опять увижу море…»

В тот час, когда опять увижу море
И грязный пароход, —
Когда сверкнёт надежда в робком взоре
И якорь поползёт.
В тот час, когда тяжёлый трап поднимут
И просверлит свисток,
И проскользнёт, уж невозвратно, мимо
Весь белый городок.
И над рулём, журча, заплещет ровно
Зелёная вода, —
Я всё прощу, я всё прощу любовно,
Как прежде — никогда.
И пробегая взглядом крест костёла,
Бак и маяк большой, —
Я снова стану девочкой весёлой
С нетронутой душой.

11/ VII, 1924

Неведомому другу («Мой странный друг, неведомый и дальний…»)

Мой странный друг, неведомый и дальний,

Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихи о себе

Первый сборник поэтессы. В статье "Женские" стихи, строгий, взыскательный и зачастую желчный поэт и критик Владислав Ходасевич, так писал о первой книге Кнорринг: "...Сейчас передо мною лежат два сборника, выпущенные не так давно молодыми поэтессами Ириной Кнорринг и Екатериной Бакуниной. О первой из них мне уже случалось упоминать в связи со сборником "Союза молодых поэтов".    Обе книжки принадлежат к явлениям "женской" лирики, с ее типическими чертами: в обеих поэтика недоразвита, многое носит в ней характер случайности и каприза; обе книжки внутренним строением и самой формой стиха напоминают дневник, доверчиво раскрытый перед случайным читателем.


Рекомендуем почитать
Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Шакьямуни (Будда)

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Рембрандт ван Рейн. Его жизнь и художественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Андерсен. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.