Золотые купола - [33]

– Я смогу сделать так, что ОН больше ничего должен не будет, – не останавливался Холодов.

Надежда держалась за сердце и не могла сказать ни слова. Дух её перехватило.

– Я неплохо играю, и смогу отыграться за него. Всё пройдёт тихо и без разговоров. – Холодов был уверен: в случае проигрыша Михалыч будет молчать, как рыба, к чему ему позор – проигрыш малолетке. В Алексее Владимировиче он был уверен больше, чем в себе. – Если и будут слухи, так только те, что уже и так есть. – Холодов поднял взгляд и в упор смотрел на Надежду. – Только у меня будет одно условие: верните пацана обратно, к матери… да и мы к нему тоже привязались.

Дмитрий закончил. Он не просил её. Он просто поставил её перед фактом своих намерений. Он понимал, что диалог «ты мне – я тебе» тут не уместен. Вслух она никогда не согласиться с его намерением. Так же она не станет и препятствовать ему из боязни огласки постигшего её несчастья… Своя рубашка всё ж ближе к телу… Спасаться… Маленький, но шанс… Сделки не заключить. Всё будет зависеть только от её порядочности. Она и Дмитрий находятся в разных мирах. Законы, которыми приходиться жить Дмитрию, ей не понять. Но порядочность есть и в том, и в другом мире. Вот на что и ставил свою главную ставку Дмитрий.

– Вон!! – взорвалось в кабинете.

Холодов вышел, не слышно прикрыв за собой дверь.

* * *

Дмитрий не врал, он действительно знал секрет. Он узнал его от старого вора. Это случилось на этапе, когда его везли в колонию. В транзитной камере, на пересыльной тюрьме они встретились…

…По какой-то причине свободных камер для того, чтоб содержать малолетних преступников отдельно от взрослых, тогда не оказалось. Проходила то ли какая-то плановая дезинфекция, то ли ещё что-то… Вопреки всем правилам временно поместили всех вместе в одну камеру. Дмитрий присел в сторонке у стены, не наваливаясь на неё из боязни наловить на себя вшей или клопов. Они в изобилии присутствовали в шубе: особого рода тюремной штукатурке из щебня и раствора, накиданного на стену. Во множестве дырочек, ямочек и щербинок так и кишели подобные насекомые. Набили камеру битком, человек тридцать. Хотя, по современным меркам для камеры размером пять метров на восемь это немного. Ближе к вечеру будет ещё больше, не продохнуть. Вечером придёт этап с севера. После полуночи опять станет свободно – уйдёт на север уже обратный этап. От повышенной влаги стоял синий туман вперемешку с сигаретным дымом. В углу у двери, где через глазок надзирателю не видно, варили чифир. Зэки – народ смекалистый, вместо топлива – таблетки от туберкулёза, тубозит. Прекрасно горят и не дымят. Проку от них в лечении нет, так хоть тут польза. Двух упаковок как раз хватает, чтоб вскипятить кружку кипятка. С другой стороны двери, где тоже не видно, и стоял стол – играли в карты. Двухъярусные нары с одной стороны занимали всю стену. На нарах отдыхали по очереди. Противоположная оставалась свободной, вдоль неё сидели осужденные, ожидая своего этапа. Середина оставалась свободной для того, чтоб можно было походить и размять затекающие ноги. На нарах перед окном, у свежего воздуха занимал место старый вор. Интересы зеков: карты, чифир, пустые разговоры не привлекали Холодова. С собой была книга, Дмитрий сидел на корточках и читал. От тусклого света глаза быстро уставали, он отрывался от чтения, давая им отдохнуть. За столом играли и один из играющих блефовал. Он это делал как-то бесхитростно, по-детски. Засаленные доски стола под карты застилали газетой. И он натренированным движением отправлял ненужную карту под газету. Взяв взятку, складывал её на неё, впоследствии без труда ногтем по газете выталкивал её в низ колоды. Детский приём, на новичка… В тусклом, туманном свете единственной лампочки сметённым противником подобные мелочи не замечались.

Парень уже проиграл всё, что у него было. Долг начал расти из денег, которых нет, и долг такой, что в тюрьме его не отдать. Игра явно направлялась на кабалу для одного из них. Холодов уже захлопнул книгу, пристально наблюдая за происходящим за столом. Играть, чтоб выиграть носки, чай сигареты, зубную пасту – это понятно. Иной в этих стенах только этим и может пополнить свой гардероб. Играть, чтоб уничтожить – не понятно. Самый лютый зверь берёт только столько, чтоб быть сытым сегодня. Так что же?.. Холодов встал, подошёл к столу и вынул из-под газеты спрятанную карту. Мгновенно наступила тишина. Случилось так, что долг автоматически списался с проигрывающего. Случилось ещё и так, что теперь долг автоматически перешёл на Холодова: не имеющий отношения к игре не имеет право вмешиваться. Проигравший сам виноват. Его никто силком играть не садил. Между тем тот, который до сей поры выигрывал, молча встал, взобрался на нары и о чём-то минут пять говорил со старым вором. Спустившись с нар, он сказал, что теперь вор будет решать его судьбу, и просит Холодова подняться к нему. Старик полулёжа облокачивался на подушку. Это был вор в законе. Ему было пятьдесят пять лет от рождения, но выглядел он гораздо старше. Тридцать пять лет своей жизни он провёл в тюремных стенах. Бледное, вытянутое, страшно худое лицо болезненно смотрело на Холодова побелевшими от катаракты зрачками, не предвещая ничего хорошего. Жёлтые от курева пальцы играли колодой карт. Колода вдруг ловко делилась на три части, делала замысловатые кульбиты меж пальцев, превращалась в веер и сдвигалась вновь в колоду, опять делилась на две точно равные части, которые втыкались одна в другую ровно через одну карту, колода перегибалась и шелестом ровнялась сама собой. Делал всё это он одной рукой, не смотря на карты. В этот момент он смотрел на Холодова…