Золотые колосья - [6]
Шрифт
Интервал
Я о скорой смерти писал,
«Спи спокойно брат!» – взяв мое перо,
Скажет тот, с кем я рядом дышал.
Третьего дня как приехал
Третьего дня как приехал,
А в чувство никак не приду,
И было мне не до смеха,
И голова как в бреду.
Дорогу верстами мерил,
Да монетам счет не имел,
И каждой собаки верил,
Зная собачий удел.
Свободу растрачивал лихо,
Да себя же загнал в капкан,
Я запел о Родине тихо,
Да про жизнь, что повидал.
И встав на ноги, цепи-змеями,
Что сжимали худую грудь,
Моими стальными идеями,
Расползутся куда-нибудь.
Рад что приехал, да толку,
Не будет здесь от меня,
К себе засяду в каморку,
Снова, до третьего дня.
Я пишу, наверно, последнее
Я пишу, наверно, последнее,
От отчаяния перевожу бумагу,
В моей жизни стихотворениям,
Я вручаю медаль «За отвагу».
В них я словно всех призываю,
Признаваться себе в поражении,
И к веревке тяжелый камень,
Да петлею тугою на шею.
Я по-новому землю приветствую,
И сбивается ритм от волнения,
Улыбаюсь и совершенствую,
Одиночества, своего, упоение!
Погода хрипела и кашляла
Погода хрипела и кашляла,
Да холод пробирал до костей,
Из всех моих братьев, младшего,
Послали поить коней.
Сгущались молчаливые сумерки,
Но уж так было заведено,
Отца, мы дети, слушались,
Да и уважали его.
А конюшни не видно нашей,
Все скрывает лихая метель,
И фигурка нашего Сашки,
Из виду пропала, как тень.
Чуть позже, пурга свирепее,
Становилась, а Сашки все нет,
И отец одевшись быстрее,
Отправился к конюшне во след.
Примкнули к окну и смотрели,
И ждали, вернулся отец,
И был он мертвецки бледным,
Да ведро то держал в руке…
Нашел, говорит, близ речки,
А сына своего не нашел…
И глаза наполнились вечной,
Печалью, и скорбью притом.
Погода хрипела и кашляла,
Да холод пробирал до костей,
Не знаю, забрал ли Бог младшего,
Младшего из всех сыновей…
Здравствуй, друг мой с Окраины
Здравствуй, друг мой с Окраины,
Прохудилась у Вас слышал земля,
И как сено на площади брошены,
А на шее у всех петля…
Так зимою что толку биться,
За богатый погибать урожай?
Чему было суждено уродиться,
То на площади и пожинай.
Не смотри на соседей – не лучше,
Им живется в наш нищий век,
Слухи, что соседу все легче,
А на деле, он как ты – человек.
Ты к себе привлекаешь внимание,
А на нашей земле хоть мороз,
И устали не меньше вашего,
Только стоит ли… – вот в чем вопрос!
Я открыто сказать не сумею,
Говорю как есть, не тая,
Друг мой, тяжело – я верю!
Только побереги себя.
Рви сердца моим именем в клочья
Рви сердца моим именем в клочья,
В вековых, заключенный, цепях,
Одинокой душе твоей волчьей,
Быть растерзанной на площадях.
Когда в небе застывший месяц,
На тебя посмотрит с тоской,
Ты в глаза ему весело смейся,
Или по-волчьи вой.
Бей моим именем, бей,
И рукой прикасайся к ночи,
Словно ее касается зверь,
Рви сердца моим именем в клочья.
Насладись небо громом и ливнем
Насладись небо громом и ливнем,
Летний зной осушил все вокруг,
До безмолвия под осиною,
Мокнет старый отцовский плуг.
Бесконечные грома раскаты,
Под них так хорошо засыпать,
Да запах дождя и мяты,
От чего так легко дышать.
Черная пелена ночная,
Заволокла всю небесную высь,
Эх природа! Моя родная,
Не сердись ты на нас, не сердись.
Перезвонами капель хрустальных,
Ороси деревни луга,
И словно в стихах моих ранних,
Перечеркнутой станет строка.
Мне бы теперь устоять
Мне бы теперь устоять,
Да мне бы твои позиции,
Перестать, наконец, молчать,
Вступить в ряды оппозиции!
За погибшее сострадание,
Да за мыслей своих цинизм,
И наверное в свое оправдание
Бойкотирую свой эгоизм!
Мне б себя разучиться прощать,
Да лицемерие по углам,
Соберу и на все плевать,
Соберу, и ко всем чертям!
Не осталось на дне бутылки
Не осталось на дне бутылки,
Ни свободы, ни души моей,
А ведь был я когда-то пылким,
А ведь был я когда-то смелей.
Это сейчас все мои ошибки,
Можно прочесть на лице,
Под звуки гармони и скрипки,
На меня направят прицел.
А в доме моем у калитки,
Как и раньше, завоет метель,
Не снимая пестрой накидки,
Промелькнет знакомая тень.
В разговоре он не отводил глаза
В разговоре он не отводил глаза,
Ходил чинно, всегда строго одет,
А его окружением были дым сигарет,
Да одинокая в утреннем небе звезда.
На кистях его рук гремели браслеты,
Подаренные кем-то или может собой,
Лишь под утро он возвращался домой,
Встречая пылающего неба рассветы.
Его шаги всегда были беззвучны,
И присутствуя рядом, было неощутимо,
Течение времени, что так незримо,
Хотя в стези с пульсом оно и созвучно.
Он кланялся низко, небу с землей,
С попутным ветром наедине оставаясь,
И шрамы на коже у него выделялись,
Оставленные кем-то… или может собой…
Мне бы теперь к моей Фрау
Мне бы теперь к моей Фрау, пусть,
Не по карману дорога,
Я все ее письма уже наизусть,
Читаю когда одиноко.
Паровозы источая кудрявые,
Клубы дыма, несутся вдаль,
Я глазами вожу усталыми,
И пейзажи нагоняют печаль.
Утром в глаза мои взглянет,
Моя Фрау, поправив шаль,
И украсит щеки румянец,
Что виден даже через вуаль.
Ее волосы будут собраны,
И немецкий акцент ей к лицу,
И обсудим, как по разные стороны,
Проживали одну судьбу.
Мы пройдем по пустым аллеям,
А вокруг нас будет туман,
Моя Фрау, я так сожалею,
За разлуку и прощаний слова.
Забытые черновики в столе
Забытые черновики в столе,
В них правда превосходит вдвое,
Тех слов что краской на стене,