Золотой жук мисс Бенсон - [11]
У тети Хейзел и тети Лорны была собственная квартира в Кенсингтоне, в многоквартирном доме с лестницей в целую сотню ступенек. А вот сада при доме не было вообще; был только общий двор с игровой площадкой. Едва в квартиру внесли их чемодан, мать Марджери без сил рухнула в кресло, стоявшее у окна; сейчас она была похожа на тряпочную куклу, из которой высыпалась вся набивка. А тетя Хейзел спокойно, как ни в чем не бывало поправила кочергой горевшие в камине дрова. А тетя Лорна неторопливо задернула шторы. Лишь после этого они стали рассматривать Марджери, стоявшую посреди комнаты, тесно заставленной громоздкой мебелью, абсолютно не сочетающейся с размерами столь небольшой гостиной и создающей ощущение, что человеку здесь тесно и мебель его вот-вот сплющит. Рассмотрев Марджери, тетки испуганно заявили, что она слишком велика для девочки, да еще и одета как мальчик. На что мать, устало зевнув, сообщила, что Марджери все еще растет, вот и возникают постоянные проблемы с одеждой. «Можно я пойду поиграю? – спросила Марджери. – Ну, пожалуйста!» Мать не ответила, а тетки сказали, что она, конечно, может поиграть на площадке перед домом, только там нельзя кричать и мять цветы. И тогда Марджери решилась задать следующий вопрос: «А мой папа скоро приедет?» В ответ все три женщины закрыли глаза и примолкли. Марджери даже решила, что они молятся.
Первой опомнилась тетя Хейзел и воскликнула: «Чай?»
«Да-да, – сказала тетя Лорна, – позвони Барбаре».
«Господи, как ужасно я устала», – зевнула мать Марджери.
И еще несколько месяцев все продолжалось в том же духе. Марджери слонялась во дворе и очень старалась не кричать и не мять цветы, а дома, стоило ей спросить, нет ли писем от папы и когда они, наконец, поедут домой – а иной раз она еще и о братьях спрашивала, – тетки тут же звонили в колокольчик и вызывали Барбару, а мать закрывала глаза, словно охваченная такой невероятной усталостью, которая, как в волшебной сказке, может длиться столетиями, и после этого в гостиную буквально врывалась разъяренная Барбара с переполненным яствами чайным подносом. Никому из них, видите ли, не хотелось причинять ребенку боль. На самом деле они действительно стремились уберечь ее нежную душу от боли – а еще больше им хотелось уберечь ее от позора, – но получалось наоборот: Марджери словно вступала на некую заколдованную территорию, где нет ни границ, ни верстовых столбов, где все спят и не спит только она одна. Постепенно в душе ее поселилась паника. Она стала писаться в постель. Стала плакать из-за пустяков. Какое-то время она бросалась к каждому мужчине в бинтах или на инвалидной коляске и заглядывала ему в лицо, проверяя, не ее ли это папа. Наконец ее мозг не выдержал и сам принял решение не хранить в памяти то, что явно не предназначено для хранения, и в памяти Марджери образовался некий провал: исчезло все то, что было в ее жизни до переезда к теткам. Война закончилась, и ее братья и отец остались в том времени, которое теперь казалось ей невероятно далеким – так бывает, когда пытаешься рассмотреть что-то на противоположном, дальнем берегу озера, – и хотя порой она скучала по ним, но боли при этом не испытывала. Да и в том, что семья у них теперь исключительно женская, не было, в конце концов, ничего странного: целое поколение мужчин было начисто сметено войной.
А жизнь продолжалась. Тетки переодели Марджери, заменив мальчишечьи обноски простыми добротными платьями, и, если девочка не бегала и не шумела, они ее практически не замечали. Ей подыскали школу, которую она изредка посещала, но всегда держалась в сторонке. Мать Марджери по-прежнему целыми днями просиживала в излюбленном кресле и становилась все тяжелее – она не только сильно прибавила в весе, но тяжелыми стали ее взгляд и голос. И по-прежнему ни мать, ни тетки ни слова не говорили Марджери об отце. Она даже его книгу о невероятных существах постепенно позабыла.
Однажды, вбежав среди дня в гостиную, Марджери с изумлением увидела, что все четыре женщины влезли на стулья и кресла и как-то странно на них балансируют. Даже служанка Барбара. Даже мать Марджери, которая не совершала столь резвых телодвижений уже многие годы.
– Немедленно убери его оттуда! – взвизгнула Барбара тоном отнюдь не служанки. И все четыре женщины дружно указали на окно.
Марджери увидела, что там, прицепившись к занавеске, точно маленькая черная брошь, сидит жук. «Привет», – сказала она жуку и, чувствуя, что жук полностью ей доверяет, отцепила его от занавески, а потом, раскрыв ладошку, высунула руку в окно, желая выпустить жука. От свалившейся на нее ответственности она чувствовала себя просто каким-то могучим великаном. И, разумеется, ничуточки этого жука не боялась.
