Золотой жук мисс Бенсон - [10]

Мисс Гамильтон сказала:

– Две мировые войны создали у нас особую нацию – женщин-одиночек. Но мы не должны зарывать в землю свои таланты. – Она таким резким движением вскинула сумку на плечо, словно та пыталась сбежать, а хозяйка ни в коем случае не намерена была ей это позволить.

– До свидания, мисс Бенсон. Похоже, нас ждет чудесное приключение! Считайте, что я в команде.

– Вы хотите сказать, что готовы участвовать в экспедиции?

– Да я ни за что на свете такой возможности не упущу!

* * *

Было бы неправдой сказать, что Марджери всю дорогу домой бежала вприпрыжку. Вприпрыжку она не бегала с раннего детства. И потом, уже стемнело, пошел дождь, сгустился туман, да и новые ботинки сильно натерли ей пятки. Так что шла она медленно, довольно сильно прихрамывая, но все, мимо чего она проходила – грязные полуразрушенные здания с изрешеченными, будто со шрамами от шрапнели стенами, женщины в бесконечных очередях за продуктами, мужчины, переодевшиеся в штатское платье, словно снятое с чужого плеча, – казалось не более чем драгоценным воспоминанием о чем-то, давно оставленном ею в прошлом. В одно мгновение, правда, ей показалось, что кто-то упорно ее преследует, и она даже обернулась, но никого позади не увидела и решила, что эти шаги ей просто почудились в густом тумане, из которого люди словно выныривали и тут же снова исчезали, растворяясь в нем, точно капли чернил, упавшие в воду. Сегодня Марджери рассказала о золотом жуке троим незнакомцам, и, хотя двое из них поспешили сбежать, услышав о предстоящих трудностях, сам жук стал для нее куда более реальным, и, как ни странно, вполне реальной казалась ей теперь и возможность его отыскать. Марджери открыла сумочку, чтобы достать ключ, и мимолетно удивилась тому, что ее старой карты в сумочке нет и непонятно, куда она могла деться; впрочем, забеспокоиться по этому поводу она не успела, потому что под дверью увидела конверт с письмом от ее директрисы.

С сожалением вынуждена Вам сообщить: поскольку Вы так и не соизволили вернуть похищенную обувь, Ваше дело передано в руки полиции.

У Марджери ёкнуло сердце, как если бы она ехала в лифте и кто-то внезапно нажал на кнопку «стоп». Она спрятала письмо под матрас и вытащила из-под кровати чемодан.

4. Немедленно убери его оттуда!

Много лет Марджери не знала толком, что именно произошло с ее отцом, когда он так неожиданно вышел в сад прямо через открытое французское окно. Вскоре после этого она услышала выстрел, потом увидела на стекле брызги крови, и это так ее напугало, что она словно приросла к стулу и еще долго не могла пошевелиться. Затем она услышала множество других звуков – крики сотен вспугнутых птиц, пронзительные вопли матери; весь домик священника вдруг наполнился какими-то новыми голосами. И Марджери больше уже не знала, где находиться безопасно, а где нет. Перед глазами у нее были только те красные брызги на оконном стекле, а единственным человеком, в котором она сейчас действительно нуждалась, был ее отец. И когда кому-то все же пришло в голову поискать девочку, оказалось, что она спряталась в отцовском кабинете на полу, скорчившись между письменным столом и книжным шкафом. Тот, кто ее разыскал – она никогда раньше этого человека не видела, – тоже лег на пол под углом к ней и попытался ласковыми уговорами выманить ее из той щели, в которую она забилась; он объяснил, что с ее отцом произошел несчастный случай и теперь ей нужно постараться вести себя хорошо, никому больше не причинять беспокойства и под мебелью ни в коем случае не прятаться.

В течение нескольких последующих недель из домика священника исчезло буквально все. Исчезли не только повар и горничная, но, казалось, и то, что составляло саму суть прежней жизни этой семьи. Марджери смотрела, как до боли знакомые ей вещи – стол, на который она с разбегу налетела, когда ей было четыре года, гардероб, где она однажды пряталась чуть ли не целый день, биты для крикета, принадлежавшие ее братьям, отцовские книги – погрузили в повозки и куда-то увезли. А потом дом покинули и они с матерью – мать в глубоком трауре, Марджери в старых брюках, доставшихся ей от одного из братьев, и в колючей соломенной шляпке. Все их имущество поместилось теперь в одном-единственном чемодане.

Они сели на поезд и отправились в Лондон, к теткам Марджери. Мать, притулившись в уголке купе, то и дело задремывала, а Марджери пересчитывала остановки и вслух читала названия каждой. Мать Марджери была женщиной весьма крупной, однако мягкости в ней не было ни капли. Скорее уж она могла показаться плотной, даже какой-то твердой. Во всяком случае, под руками Марджери, когда та пыталась ее обнять. А теперь, пожалуй, она стала и еще тверже.

– Теперь уж мне никогда больше счастья не видать, – все повторяла она, словно горе было чем-то вроде шляпы, которую можно надеть, а можно и снять.

И Марджери – не поняв смысла сказанных слов – высунулась в окно и со счастливым видом провозгласила, что уже видна река Темза.

* * *

Тетя Хейзел и тетя Лорна, сестры отца Марджери, были близнецами. Обе очень религиозные, они даже в хорошую погоду одевались во все черное и молились не только перед каждой трапезой и после нее, но иногда и во время. Нормальных разговоров они не вели, а выдавали нечто вроде памятных деклараций: «Возрадуемся в страданиях наших, зная, что страдание порождает стойкость и умение переносить боль», или: «Никогда нам не будет ниспослано больше, чем мы способны вынести». Подобные сентенции некоторые женщины любят вышивать на салфетках. Тетки старались непременно выполнять ту работу по дому, которая