Золотой водопад - [56]

Шло время, подрастали ребята.

Первыми в Убугуне комсомольцами стали Митька и Савка. Быстрые на решения, горластые, хваткие, заводилы любого начинания, парни были на виду всего села, и не раз приходилось слышать им вслед угрозы и обидные слова от сельских богатеев и их прихвостней. Особенно старались Каиновы, племянники старосты Кирьяна Савеловича, местное кулачье, отдаленная родня Савки.

С каким удовлетворением Митька, Савка и Анка, тогда еще не Дремова, а Кузакова, вломились с сельским исполнителем сначала к одному Каинову, а потом к другому и вытряхнули у них из амбаров лишний хлеб, оставив вместо набитых зерном многопудовых мешков квитанции о сдаче хлеба государству…

Весь Убугун любовался молодой парой Дремовых, когда они поженились. Митька водил по селу свой новенький «фордзон», грохотом и резкими сигналами разгоняя с улиц кур и поросят. Анка всегда сидела рядом с мужем, приветливо махая односельчанам косынкой, или что-то неразборчиво кричала, когда трактор проскакивал мимо высоких крепких шестистенников и приземистых амбаров.

Любовался Убугун молодой парой, да не весь.

Выкорчевали из села богатеев Каиновых, но остались каиновские корни, скрытые, скользкие, до поры притихшие…

По накатанному зимнику, проложенному рекой, лошадь бежала рысью, свободно увлекая за собой легкую кошевку. Полная луна гналась за поздними путниками, неуклюже перепрыгивала через сосновые вершины прибрежного леса, переваливалась через глубокие седловины лесных полян. Ночная тень от леса падала до полреки, не захватывая дороги. Там, где левый берег изламывал русло, выдвигаясь каменистым мысом навстречу правому, дорога из снежно-голубой в лунном свете превращалась в темно-синюю, и лошадь сдерживала бег, опасаясь провалиться в неожиданную полынью.

Прикрывшись медвежьей шкурой, прижав к груди восьмимесячного Митьку, беспокойно дремала Анна. Дмитрий опустил вожжи, лошадь и без понукания не сбивалась с рыси.

«За вторым мыском сворот на Шалую заимку. Надо заехать, подкормить лошадку, а с рассветом дальше в путь», — думал Дмитрий, устало зевая.

Вот и сворот с реки на пологий берег. Дмитрий прикрутил вожжи к копылу, сошел с кошевки. Лошадь с рыси перешла на крупный шаг, тяжело переставляя кованые копыта, в такт каждому шагу размашисто качая головой. На склоне ни кустика. Весной, в ледоход, железная шуга тысячами скребков обдирает береговые склоны, вырывается на поймы луговые, подрезает корни ближних деревьев. Сверни на миг с дороги — и провалишься по уши в глубокий рыхлый снег. Дмитрий идет следом за кошевой, едва за ней поспевая. На вершине склона дорога нырнула в густой низкорослый ельник. Путаясь в полах тулупа, Дмитрий ускорил шаг. Неожиданно кошева остановилась. На темном фоне ельника промелькнула короткая тень: «Неужели волки? — подумал Дмитрий. — В эту пору они часто подходят к заимке». Он бросился к кошеве, зашарил под шкурой, разыскивая топор. От резкого толчка проснулась Анна, приглушенно заплакал Митенька.

Лошадь рванулась и, ломая оглобли, круто повернула назад. Легкая кошева накренилась, свернулась набок. Взбешенная лошадь протащила ее на одной оглобле до берега, вышвырнула где-то на полпути Анну с сыном, сорвала последний гуж и, освободившись от тяжести, ускакала по лунной дороге. Дмитрий успел выхватить топор, огляделся и, не видя опасности, сбросив с плеч тулуп, поспешил вслед за лошадью. Не пробежал он и двадцати шагов, как услышал цокот копыт по накатанному снежному насту. Два всадника, сторожко озираясь, шли на мелкой рыси. Дмитрий спиной прижался к невысокой елке. Мохнатое дерево обхватило его колючими лапами, укрыло от чужих глаз. Всадники съехались, один из них достал кисет, закурил. При короткой вспышке огонька Дмитрий узнал Гришку Каинова — внука Кирьяна и Криворучку с Шалой заимки. Встреча с ними на ночной дороге не обещала ничего хорошего.

— Ушел, — матерясь, заговорил Гришка.

— Никуда не ушел, не вишь, что ли, кошева на дороге.

Криворучка поднял руку, вытянул ее вперед, и Дмитрий увидел в ней куцый карабин.

— Айда, посчитаемся, — дернул поводья Гришка, и жеребец, сделав свечку, крутнулся на месте и рванул вперед.

— Стой! — крикнул Дмитрий, отпрянув от елки, подстегнутый мыслью, что там, впереди на дороге, беззащитная Анна с Митенькой.

Криворучка увидел человека, выскочившего из ельника. «Куда же он с топором на двоих?» — злобно подумал он, узнав Дмитрия, и, почти не целясь, ударил из обреза.

Дмитрий упал.

Подскакал Гришка. Не останавливаясь, он выпустил пол-обоймы из нагана в темную фигуру на снегу, тут же на ходу развернулся и вместе с Криворучкой помчался в сторону кошевы.

Анна лежала без движения, оглушенная ударом. Она не слышала плач ребенка, ругань спешившихся всадников и очнулась только от страшного холода, проникшего под шубу. Голова гудела от ушиба. «Где Митенька?» — было первой мыслью Анны. Она вскочила на ноги, суматошливо забегала вдоль дороги, поочередно призывая сына и мужа. Никто не отзывался, только деревья потрескивали от мороза да отяжелевшие еловые ветви стряхивали с себя хлопья слежавшегося снега.

На рассвете она наткнулась на застывший труп мужа, укрыла его тулупом и долго сидела у его изголовья, рискуя замерзнуть насмерть. На счастье, ехали этой дорогой односельчане, которые и привезли Анну в Убугун, к матери Дмитрия. Похоронила Анна мужа и навсегда осталась вдовой.