Золотой водопад - [53]

Бабушка Анна Григорьевна уехала в Хармыган. Пока остался один председатель колхоза.

Вечером Костя с Таней сидели в колхозной конторе, ожидая возвращения из районного центра Саввы Елизарьевича Каинова.

— Как же так получается, — недоумевал Костя, — отпрыск старосты-мироеда и вдруг первое лицо в колхозе?

— Что ж тут странного? — вмешался в разговор Кости с Таней парторг колхоза Михаил Иванович Губанов, заглянувший в контору на огонек. — В старой Сибири в каждом селе было не больше двух-трех фамилий. Стало быть, все родня промеж собой. А вот по доходам, по зажиточности далеко не родня. Та же племянница Кирьяна Савеловича Каинова Галя кусок хлеба в будни не каждый день имела. А что касается Саввы Елизарьевича, так он чист перед народом: в годы коллективизации сам родичей раскулачивал, в войну Отечественную кровь свою пролил и ордена боевые заслужил.

Костя слушал размеренную речь Губанова и дополнял ее своими размышлениями. «Действительно, творится невероятное с теми же братьями Дремовыми: старший смелость и решительность унаследовал от отца, ушел в партизаны, голову за Советы сложил. А что средний и младший? Дошли до бандитизма. Сознательно или случайно — не поймешь. Может быть, в них сильней проявилось наследие каиновского рода, мать-то Галина Федоровна — урожденная Каинова, хотя сама такая женщина, на которую впору только молиться».

А Губанов продолжал, обращаясь к одному Косте:

— Вот вас, архитектора, вдруг заинтересовал «дремовский клад». Что вы в первую очередь видите в золоте: личную славу, богатство, интересы государства?

— Разумеется, интересы государства, — твердо сказал Костя.

— К чему я и клоню разговор, — продолжал парторг. — Трудовой подвиг сложнее боевого. Бой — это вспышка, мгновение. Подвиг в труде — это каждодневное напряжение, осмысленная цель, раскованная инициатива, поиск и вдохновение. — Губанов хитро взглянул на Костю. — Вот я и думаю, не хочешь ли ты, молодой человек, быстренько совершить трудовой подвиг…

— Я ищу документы, свидетельства о дремовском водопаде, — вспылил Костя, — и вовсе не считаю свой труд подвигом!..

— Ну, ну, не сердитесь, — сказал Губанов. — Во время войны я хотел подвига, стремился на фронт, бомбардировал военкомат заявлениями, пока в райкоме не пресекли. Хлеб был нужен фронту. А в гражданскую я был красным партизаном.

Парторг явно акцентировал на словах «красным партизаном». Этого не мог не заметить Костя.

— А где вы партизанили? — решил он изменить тему разговора.

— Здесь, в Сибири. Ушли мы из Убугуна в начале восемнадцатого на пару с Дремовым.

— С Дмитрием? — не сдержался Костя.

— Да, с Дмитрием Дремовым. Стёпка и Ванька, его братья, как говорится, сдрейфили, хотя и грозился Митя рассчитаться с ними, если к белякам переметнутся.

В нетерпении Костя перебил собеседника:

— А как погиб Дмитрий Дмитриевич, вам известно?

— Погиб он не при мне. В госпитале я был, когда Митю семеновцы порубали. Недавно мы нашли место его гибели. Пионеры ходили в краеведческий поход и наткнулись на забытый партизанский окоп. Среди стреляных гильз, найденных в окопе, одна оказалась туго запыжованной. Вскрыли, а оттуда вывалился истлевший клочок бумаги. Пролежал в патроне сорок лет. Мы ведь уже старики…

— Что же было в записке? Не завещание ли там Дмитрия Дремова? — спросил Костя.

Михаил Иванович достал записную книжку, надел очки и торжественно прочел:

— «Помяните нас добрым словом… Нас одиннадцать партизан. Семеновские белобандиты окружили, а у нас патронов нету, пойдем в атаку в штыки…»

Голос старого партизана дрогнул. Минуту он сидел, прикрыв полусогнутой ладонью глаза.

— Неужто помогла дактилоскопия? — спросил Костя.

— Дактилоскопия тут ни при чем. Остались живые свидетели: бабка Авдотья, когда ее нынче сводили к окопу, опознала место, где тогда нашли изуродованный труп ее мужа Дмитрия, а с ним и его безвестных друзей. Только через два дня красногвардейцы выбили семеновцев из Убугуна и с почестями похоронили в братской могиле героев. Видел на площади обелиск?

Костя утвердительно кивнул головой.

— Это и есть могила Дмитрия Дремова.

«Так вот он какой, старший сын золотоискателя!» — восторженно думал Костя.

В Костином сознании утвердилась ясная мысль: «Дмитрий, больше всех знавший об отцовском кладе, не мог унести тайну с собой в могилу. Не мог! Не такой был Дмитрий! Искать! Искать! И еще раз искать!»

— А не оставил ли Дремов завещание, связанное с месторождением золота? — с надеждой в голосе спросил Костя.

— Вряд ли, — сухо ответил Губанов. — Все его завещание в записке: «Помяните нас добрым словом». А про золото, пожалуй, одни разговоры…

Костя понял, что в «дремовский клад» здесь перестали верить. Слишком много разочарований претерпели его искатели, и все это происходило на глазах убугунских жителей.

Губанов достал пачку «Севера», пальцами размял тугую папиросу и, глядя мимо Кости в темный проем окна, зажег спичку.

На улице послышался шум автомашины, тормознувшей у самого крыльца, стук дверцы и тяжелые шаги в коридоре.

В контору вошел Савва Елизарьевич. Председатель быстро, одним взглядом окинул присутствующих и позвал к себе в кабинет Губанова.