Золотой век - [5]

Когда на престол вступила державная дочь Великого Петра Елизавета Петровна, князь Платон Алексеевич удержался и при новой государыне, но только ненадолго. Он не сошелся с Разумовским.

Старый, родовитый князь считал его себе неровней, и чуть не в глаза упрекал Разумовского его происхождением, смеялся над ним, называя его «голосистым певчим».

Также князь Полянский не поладил с другими приближенными особами государыни; благодаря этому князь Платон Алексеевич попал в немилость, ему нечего было больше делать при дворе.

Князю Полянскому не преминули дать понять, что он тут лишний.

И вот волей-неволей пришлось ему покинуть не только двор, но даже и Петербург. Князь продал в Питере свой дом и переселился в Москву, благо у него был родовой «угол», как называл старый князь свой роскошный дом на Знаменке.

Нрав у князя Полянского был прямой, говорить правду-матку он не боялся; не любил кривить душою, не умел льстить, благодаря этому он не ужился при дворе.

К Москве, к московскому обычаю ему привыкать было нечего, Москву он любил; здесь князь считал себя дома.

— И сколько ни жил я в Питере, все думал, что в гостях нахожусь, право… Москва мне родной город; здесь у меня свой угол… а Питер мне не по нраву пришелся, да и я не по нраву Питеру, — так часто со смехом говорил князь Платон Алексеевич своим приятелям, которых и в Москве у него было не много.

Недолюбливали князя Полянского и в Москве; слишком спесив и надменен казался князь. Еще не любили его за то, что он замкнуто жил, не любил вести хлеб-соль.

Дворовых у князя Полянского было множество и делать им было нечего. Лакеев, поваров и горничных девок, а также кучеров считали десятками, и все они слонялись без дела из угла в угол.

Неплохо жилось дворовым; да и вообще князь Платон Алексеевич не притеснял крестьян, которых у него была не одна тысяча. Управляющим и приказчикам своим он воли не давал и доверия большого не оказывал. Живя в Москве, он, князь, исключительно посвятил себя хозяйству и с управляющих и приказчиков требовал во всем аккуратного отчета, и горе тому, у кого отчет был неверен: в каждой копейке подай отчет.

Князь Полянский хоть и не был скуп, но все же знал счет деньгам и на ветер их не бросал, как делали другие.

«Кто не убережет рубля, тот не стоит и копейки», — эти слова, сказанные Великим Петром, князь Платон Алексеевич хорошо запомнил и любил их повторять.

Кроме дочери Наташи у князя Полянского жила его родная сестра девица-вековушка, княжна Ирина Алексеевна, она была моложе брата только на пять лет.

Ирина Алексеевна хоть и считалась старой девой, но не была ворчунья, а умна, добра, снисходительна, не любила сплетен, пересудов и без ума любила свою хорошенькую племянницу Наташу.

Да и нельзя было не любить такую девушку, с незлобливым, чистым сердцем.

Княжна Наташа со всеми была добра, ласкова и снисходительна, особенно добра была она с дворовыми, а также с другими людьми, ниже ее поставленными.

Дворовые просто чуть не боготворили княжну, называли ее не иначе, как «святой».

На князя Платона Алексеевича временами находили вспышки гнева, тогда от его гнева страдал и правый, и виноватый — всем доставалось… В эту пору к князю никто не приступайся, всех он гнал от себя; только одна княжна Наташа умела своею лаской благотворно действовать на отца, умела его успокоить… До того князь Полянский гневный, грозно кричавший на весь дом, вдруг утихал и успокаивался… Нежные ласки дочери так на него действовали…

А как любил, как лелеял князь Платон Алексеевич свою дочь! Он, кажется, и жил только для нее одной.

Тем же платила и княжна-Красавица своему отцу.

V

Княжна Наташа провела Сергея Дмитриевича Серебрякова на свою половину, которая состояла из нескольких роскошно отделанных и не менее роскошно обставленных комнат.

С Наташей жила ее тетка, княжна Ирина Алексеевна, бывшая фрейлина императрицы Анны Ивановны.

— Ну, Сергей Дмитриевич, хоть папа и велел мне вас занимать, но я, право, не умею и не знаю, боюсь, вам со мною будет скучно, — с милой улыбкой проговорила Наташа.

— Что вы говорите, княжна, с вами разве может быть скучно?

— Но я ведь совсем не умею занимать…

— И не надо, княжна.

— Так вы меня занимайте, рассказывайте что-нибудь… Гость будет занимать хозяйку, — княжна весело засмеялась.

— Княжна, мне с вами надо поговорить, — после некоторого молчания тихо промолвил гвардеец Серебряков.

— Что же, говорите, рада вас слушать…

— Я еду в армию, на Дунай.

— Как! Вы едете? — меняясь в лице, быстро переспросила Наташа у молодого гвардейца.

— Да, я получил назначение… и приехал к вам в Москву больше затем, чтобы с вами проститься.

— Разве необходимо вам ехать? Ведь война прекращена.

— Но все же, княжна, мне ехать необходимо… Того требует мой долг… Наши войска еще находятся на Дунае.

— Если необходимо, поезжайте, — тихо проговорила княжна, печально опуская свою чудную головку.

— Княжна, мне не хотелось бы уехать от вас так, чужим, посторонним… Вы, вы, княжна, понимаете, что я говорю.

— Нет, Сергей Дмитриевич, к сожалению, не понимаю!..

— Видите ли, княжна… я… я, право не знаю, как сказать?.. Я… я опасаюсь…

— Чего вы опасаетесь? — поднимая на офицера Серебрякова свои красивые лучистые глаза, спросила у него Наташа.