Золотой саркофаг - [4]

Культ жестокости проявлялся не только в постоянных заговорах и политических убийствах (едва ли не все императоры первых веков нашей эры запятнали свое имя убийством кровных родственников, включая матерей и детей, а также жен, ближайших соратников и т. д.). Этот культ стал неотъемлемой частью повседневной жизни римлян. Быть может, наиболее цинично он заявлял о себе во время массовых театрализованных представлений, на которые стекались десятки тысяч людей. «Острые» зрелища, будоражившие до предела эмоции, и раньше были распространены в Риме. Достаточно вспомнить гладиаторские бои. Но теперь этого было мало. Приговоренных к смерти заставляли выходить на арену цирка или амфитеатра и играть последнюю в своей жизни роль – роль персонажа, гибнущего по ходу спектакля. Собравшимся зрителям «щекотало нервы» то обстоятельство, что они были свидетелями подлинной, а не мнимой гибели «героя» спектакля, что лилась горячая человеческая кровь… К слову заметим, что этот образ – образ «гибнущего всерьез» актера – использовал Борис Пастернак, написавший о творчестве подлинного художника в эпоху его зрелости («старости») следующие строки:

Но старость – это Рим, который

Взамен турусов и колес

Не читки требует с актера,

А полной гибели всерьез.

Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлет раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Иногда на арене амфитеатра казни «обставляли» иначе: например, ранних христиан порой отдавали на растерзание диким зверям, которых перед этим не кормили несколько дней…

Не гражданские дела и общественные заботы, а удовольствия и развлечения, часто весьма непристойного характера, занимали все большее место в жизни знатного римлянина. Пуританские нравы республиканской эпохи давно были забыты. Пиры и оргии с самыми изощренными сексуальными наслаждениями становились обыденным делом. Посещение терм (особенно знамениты были термы Каракаллы, где одновременно могли пребывать около полутора тысяч человек) стало для многих любимым занятием. Женщины мылись в одних помещениях с мужчинами, так как никого уже не смущала нагота женского тела. Более того: все хвастались многочисленными любовными связями, ибо в ту пору, по словам Л. Фридлендера, «целомудрие являлось доказательством уродства». Плебеи и даже рабы старались не «отстать» от знатных римлян – если не в изысканности и изощренности сексуальных удовольствий, то хотя бы в их многочисленности и, с позволения сказать, интенсивности. Между прочим, знатные матроны часто брали себе в любовники актеров, гладиаторов, рабов.

В такой вот обстановке нравственного распада и политической анархии, когда «солдатские» императоры в результате очередного заговора сменяли друг друга на престоле (нередко в одной части империи легионы провозглашали одного командира императором, а в другой – иного), когда казалось, что никто и ничто уже не спасет некогда великий Рим, к власти пришел Диоклетиан. Судьба этого человека не только удивительна, но во многом и загадочна.

Его настоящее имя было Диокл. Он происходил из Иллирии (или Далмации) и был сыном вольноотпущенника. В детстве гадалка предсказала ему великое будущее. Но в жизни он всего добивался сам, пройдя путь от солдата до начальника дворцовых войск. Аврелий Виктор рассказывает в своем сочинении «О цезарях» об обстоятельствах прихода Диокла к власти. Императора Нумериана тайно убил его родственник, префект претория Апр, рассчитывавший, вероятно, на престол. Диокл в окружении солдат отомстил за невинно погибшего юного императора, зарубив находившегося рядом Апра, но «всем остальным дано было прощение, и почти все его враги были оставлены на своих должностях». Этот шаг свидетельствовал скорее не о великодушии, а о трезвом политическом расчете Диоклетиана (став императором, он изменил свое имя на римский манер).

Хотя Диоклетиан не получил серьезного образования и не отличался интеллектуальной изысканностью, как, скажем, Марк Аврелий, он вошел в историю Рима как один из наиболее крупных государственных деятелей. Можно предположить, что Диоклетиан правильно оценил обстановку в буквально разваливавшейся на части империи (как в результате внутренних смут, так и под натиском варваров) и принял решение разделить «бремя власти», взяв себе в соправители Максимиана. Весной 285 г. Максимиан получил титул Цезаря, а через год – Августа. Империя была поделена на две части: Диоклетиан оставил себе более богатые восточные области империи, а Максимиану отдал Запад. Диоклетиан торжественно объявил, что ровно через 20 лет они с Максимианом добровольно откажутся от высших полномочий и передадут власть другим. Поразительно, но он сдержал это свое обещание!

Резиденцией Диоклетиана стала Никомидия[4], расположенная на побережье Мраморного моря. Такой выбор императора объясняют тем, что в условиях постоянных столкновений с варварами Рим оказался неудобен со стратегической точки зрения. Диоклетиан стремился быстрее реагировать на передвижения варваров у границ империи, и положение Никомидии как бы на «стыке» Европы и Азии его вполне устраивало. Резиденцией Максимиана стал Медиолан