Золотой рубин - [12]

Чертенята были изображены и на стаканах; под ними тоже надписи тем же шрифтом: «Первый стакан», «Второй стакан», «Третий стакан», и так по порядку.

— Что это такое? — спрашивает Шульц у приятеля.

— А это образец трактирного винного прибора, называется он штоф. К нему, значит, и стаканы соответствующие, — поясняет Шварц.

— А зачем на нем и на них нарисованы черти и какой дурак рисовал их?

— Рисовал их не дурак, а художница Бем.

— Бем? Немка?

— По-видимому, да, но точно я не знаю, — говорит Шварц. — Видишь ли, у Мальцева одно время работал на Ивотском заводе немец Бем, тот самый, который первый начал варить бемское стекло для витрин магазинов. Был, говорят, и управляющий с такой фамилией на этой вот фабрике, а жена у него была вот эта самая художница; жена, а быть может, и не жена, а дочь или сноха, точно я тебе этого не могу сказать. Но что она работала, делала рисунки и для росписи стекла, так это, как видишь, факт. Нарисовала же она чертенят этих на штофе и стаканах, надо полагать, для того, чтобы отпугнуть пьяниц от зелена вина. Но только цели своей она не достигла, наоборот, пьяницы как раз полюбили этот штоф и стаканы, всегда спрашивают подать именно его. «А ну-ка, малый, подай нам того самого, который с чертями, да полнехонький чтоб!» — говорят они половому. И тот подает. А трактирщику такой штоф тоже с руки.

Стекло-то мутное; какое зелье ни налей, все равно не разглядишь. Трактирщики с удовольствием покупают такие водочные приборы.

— Какой ужас! — говорит Шульц.

— Кому ужас, а кому доход. Его превосходительство не малую деньгу зашибает на этих приборах.

Дольше всего Шульц задержался возле полок с цветным стеклом: цветное стекло было его страстью.

Он не только осмотрел все, что стояло на полках и стеллажах из цветного стекла и хрусталя, но некоторые изделия брал в руки и рассматривал их на свет, чтобы убедиться в чистоте колера, старался найти пороки и изъяны. Но как придирчиво ни рассматривал то, что брал в руки, а ничего плохого не нашел; все было безупречно по качеству. И синее кобальтовое, и желтое простое, и желтое канареечное, и оранжевое, и голубое, и белое мраморное — все было хорошо сварено и отлично сделано и разделано.

Хороши были и рубины, селеновый и медный, а медный был просто прекрасен: чистый, просматривающийся насквозь. Не было тут только пока золотого рубина, но скоро и он займет здесь свое место, его, Генриха Иоганна Шульца, золотой рубин.

— Тут будет скоро и мой золотой рубин, — с гордостью говорит он своему земляку Фридриху Шварцу.

— Ну это еще как сказать, — усмехнулся Шварц. — Либо твой, либо собственный его превосходительства.

— То есть? — не понял Шульц.

— А вот так. Как только ты прошляпишь, вызнают у тебя рецепт твой, научатся здешние стекловары варить твой золотой рубин, так генерал поставит сюда изделия не из того рубина, который ты варил, а из того, что сварят его мастера. И будет это не рубин Генриха Шульца, а рубин его превосходительства генерал-майора Мальцева.

— Слушай, ты уже говорил мне это, — рассердился Шульц. — А я тебе говорил и еще раз говорю, что такого не может быть. Генрих Иоганн Шульц не был дураком и не будет им. Ни одна русская душа не узнает моего секрета! И больше ты мне таких слов никогда не говори!

На этом Шульц и закончил свой первый осмотр выставки-образцовой. Он устал, и они со Шварцем зашагали домой. Шульцу надо было хорошенько отдохнуть: ведь завтра он приступит к работе, начнет первую варку своего золотого рубина. Ему надо не оскандалиться перед русскими стекловарами, сделать варку качественную. А ведь золотой рубин в варке самая капризная штука. Он иной раз и у опытного стекловара, такого, как Генрих Шульц, может получиться неудачным, тем более что в составной такая грязь.

Глава пятая «Алый стеклярус» Михаилы Васильевича Ломоносова

Уж очень он хвастлив и самоуверен, этот Гендрик Жульц, как окрестил его Мальцев. «Мой золотой рубин», — говорит он. А рубин-то золотой вовсе не его, не он его изобрел, и даже не немцы его первые открыли.

Первые начали добавлять золото для окрашивания стекла ассирийцы, но только изделия у них из такого стекла получались не прозрачные, цвета голубиной крови, как у теперешнего золотого рубина, а кроваво-печеночного цвета, глухие. В те давние времена люди еще не умели варить прозрачного стекла, все цвета были глухие или мутно-грязные.

Римские стекловары также пользовались золотом как красителем стекла, и у них в горшках получался уже приличный золотой рубин. Римляне называли его «кассиевым пурпуром»; изделия из него украшали жилища и столы богатых патрициев. Способ изготовления «кассиевого пурпура» утерян, но известно, что он был очень сложен и трудоемок; окраска получалась при варке в горшках.

Теперешний рецепт изготовления золотого рубина был открыт в средние века алхимиком Либавием; он первый сказал, что рубин можно получать «окраской золотым раствором». Что это за «раствор», Либавий не объяснил. Вкратце об этом рассказывает уже другой алхимик, Нери. Он указал, что золото нужно растворять в смеси азотной и соляной кислот. Этими указаниями и воспользовался немецкий стекловар Кункель — изобретатель хрусталя. Кункель первый начал добавлять окись свинца, так называемый сурик, в шихту для варки опттических стёкол и когда получил идеально чистое стекло от такой примеси, назвал его «кристаль», а по-нашему «хрусталь». Кункель начал варить и лучший в те времена золотой рубин. Изделия из золотого рубина приносили Кункелю такие барыши, что секрет изготовления его он держал в величайшей тайне. Он ни словом не обмолвился о способе его приготовления и в своей книге по стекловарению: унес секрет с собою в могилу.