Золотой медальон - [10]

Алешенька просил Глашу передать мне горячие заверения в своей любви и пообещал, что если останется жив, даст знать. Но я и в этот раз знала, что теперь не увижу больше и сына. Будь проклята эта бандитская власть!

Матушка проглотила комок в горле, помолчала и спросила:

— Гришенька, ты спишь?

— Нет. Но как бы мне хотелось узнать каким он был, мой отец.

— У меня есть альбом с их фотографиями. Завтра ты его увидишь. Там и снимки твоих предков…. Я не говорила еще, что раз в год Глаша по моему настоянию фотографировала Алешу и передавала мне его карточки? И свадебные тоже. Но ты спи, малыш. Я себя чувствую не плохо. Даст Господь, не останешься сиротой. Договорим на днях, — вздохнула матушка.

Но я попросил:

— Рассказывай дальше, как няня до тебя добралась?

— Глаша пришла с тобой на руках и с тяжелым рюкзаком за спиной, рано утром, в шестом часу. Был июль месяц. Погода стояла прекрасная. Я, как всегда, пошла к могиле моего князя, посидеть рядом с ним, когда услышала детский плач у самой ограды. Повернулась и вскочила со скамьи. С другой стороны, с тобой на руках стояла Глаша. Она знала, что найдет меня у могилы мужа. Сквозь прутья разбитой ограды Глаша протянула мне тебя и оглушила известием об опасности, которая ждет моего Алешу и невестку. Подсказала, чтобы ребенка подкидышем своему начальству, назвала. Затолкала мне за ограду твои вещи и назначила встречу на колхозном рынке.

С тобой на руках я села на скамью у могильного холма и сказала мужу:

— Ну вот, Гришенька, у нас с тобой есть внук, а Алешенька, ты свидетель, я его берегла, как могла. Ради него отказалась от материнского счастья видеть его каждый день. Какой же был крутой переворот, если после него хорошим людям нет больше места на этой земле. Чего ты Гришенька молчишь? Что мне теперь делать? — и в эту минуту меня осенило, как будто свыше — усыновить внука.

В девять часов утра, как всегда, со своим портфелем, пришла на работу Пелагея Степановна, и я принесла ей тебя в кабинет уже чистенького переодетого, сытого и положила на кожаный диван. Мне нужно было быть очень дипломатичной, из расчета с кем имею дело, чтобы ты остался со мной, не то пришлось бы уйти с этой работы, то есть оставить твое родовое гнездо и могилу моего мужа. Поэтому как можно спокойней объяснила:

— Пелагея Степановна, смотрите, подкидыш, через прутья ограды просунули. Убираю я парк, слышу, кто–то пищит. Смотрю сверток. Вот, Господь ребенка Вам послал.

Ребенка? — не сводя глаз с тебя, удивилась она. — Никакого бога, конечно, нет. Просто это какая–то девка гулящая подбросила. Нужно его в приют определить.

Делаю вид, что соглашаюсь, и предлагаю:

— Давайте хоть посмотрим, мальчик это или девочка?

Пелагею Степановну взяло любопытство, она подошла к тебе и говорит:

— Одежда, конечно, богатая, — и неумело развернула пеленки.

— Мальчик, — сказала она. И тут ты мне помог. То ли тебе щекотно стало, но ты вдруг заливисто засмеялся и сердце грубой женщины смягчилось.

— Возьмете его себе, или мне его усыновить? — спросила я и продолжила:

— Если есть бездетные женщины, которые могут заменить ребенку мать, зачем же ему в приюте без любви расти. Молоко здесь, в столовой, всегда есть. Он будет вас больше меня любить, потому что Вы героиня. А я могу его растить здесь, вам на радость Нам же в санатории и заведующая хозяйством нужна. Одна учительница, Кузнецова Глафира, просила меня поговорить с вами о работе. Она будет нашего ребенка учить (я имела ввиду Глашу). Неужели мы, три женщины, еще не старые, не поднимем на ноги этого советского ребенка? С Вашей помощью, когда вырастет, сможет красным командиром стать.

Я нажимала на все ее советские струны и Пелагея Степановна согласилась. Особенно, ей понравилось, что она в твоих глазах будет героиней. И тут я поразилась, когда она предложила назвать тебя Григорием, якобы в честь ее героя гражданской войны Григория Котовского. Ведь это имя твоего деда. Тогда я преложила свою фамилию, Томилин.

Через месяца два, когда Глаша уже жила с нами во флигеле, мы по очереди нянчили тебя, а Пелагее Степановне приносили чистенького, сытого, чтобы она могла полюбоваться. И она дала мне справку на твое усыновление.

Так здесь, в поместье, под небом, где лежал мой князь, рос его внук, ты — маленький Григорий Томилин.

Когда началась война с Германией, у нас в поместье стоял штаб румынской армии. А Пелагея Степановна где–то пряталась. Я продолжала работать здесь и ухаживать за могилой своего мужа, только временно сняла с обелиска красную звезду. Население встречало вражескую армию с хлебом и солью. Все радовались избавлению от большевиков. А когда стали красные наступать, люди — беженцы, отступали вместе с неприятелем.

Два дня было очень тихо. Румынский штаб срочно эвакуировался. Я водрузила красную звезду на могиле моего Гришеньки, и вовремя. Вместе с красным штабом вернулась и Пелагея Степановна. Не знаю, за какие заслуги ей дали орден, только и меня в 1946 году представили к медали за то, что не побоялась во время вражеской оккупации ухаживать за могилой красноармейца.

Глаша работала здесь, пока тебе исполнилось шесть лет, до 1946 года. Потом перевелась на другую работу, экспедитором, чтобы оставалось время на поиски следов твоих родителей. Мы так решили. Но у меня уже не оставалось никаких ценностей, чтобы давать взятки руководству. А без денег и без связей, что можно сделать? Глаша, якобы искала своего сына «Кузнецова Алексея». Навестила в Москве родителей твоей матери, которых тоже допрашивали в 40 году, когда Алешеньку с женой арестовали. Они–то и сообщили Глаше горестную весть, что отца твоего расстреляли, как изменника Родины по 58 статье. А Элен, твоя мать, отсидела в лагере свои пять лет, как член его семьи. В 1944 году она приехала в Москву к родителям и через них узнала наш адрес. Но вскоре ее снова арестовали. Просто так, план по аресту неугодных нужно было выполнять. А сейчас Сталин умер, будет амнистия. Что–то должно измениться к лучшему. Если твоя мать выйдет живая из лагеря, даст знать.