Золотой медальон - [7]

— Извините, сеньор… — заговорила сопровождающая носилки медицинская сестра.

— Моя фамилия Ратман.

— Извините, сеньор Ратман. Видите ли, мой пациент очень болен, и мы спешим…

— Его фамилия?

— Но он не частное лицо, сеньор!

— Теперь он просто больной. Как его фамилия?

— Каппелман. Сеньор Каппелман.

— Каппелман… Каппелман… Чем он заслужил такое внимание? Он богат? Кто он? Откуда? Что с ним?

— Извините, но мы торопимся, я же сказала, что мой пациент в тяжелом состоянии. Но если уж вы так интересуетесь, он страдает от истощения и, по-моему, от укуса ядовитого паука. Кроме того…

— Вспомнил! — воскликнул Ратман. — Фамилия «Каппелман» фигурировала в списке пассажиров самолета, потерпевшего катастрофу в прошлом месяце. Скажите, а еще кто-нибудь спасся, кроме него?

Высокий мужчина помог поставить носилки в машину. Медсестра, видимо, хотела что-то сказать, но передумала.

— Извините, сеньор, — повторила она, — я должна быть с больным.

Она села в машину, дверцы со стуком захлопнулись, взревел мотор, и машина умчалась.

Несомненно, думал Ратман, продолжая стоять на том же месте, о Каппелмане можно написать интересный очерк. Он даже представил себе, как его построить: описание катастрофы, кошмарные скитания по джунглям, голод, опасности… Да и с катастрофой не все ясно. Случайно ли она произошла? И если не случайно, кто ее подстроил и для чего? Как бы то ни было, надо побольше разузнать о Каппелмане. И помочь ему в этом может не кто иной, как Хосе.

Ратман отыскал на стоянке свой старенький «форд» и направился к центру города. Рассеянно управляя машиной, он размышлял все о том же, над чем не раз задумывался и раньше: что удерживает его в этом красивом, но отрезанном от всего света городе? Ему, конечно, нравился этот субтропический климат, но все же здешнюю зиму с ее холодными туманами он переносил плохо. Он мог бы переселиться и на другой край материка, скажем, в Рио или в Буэнос-Айрес, но продолжал жить в Лиме — может быть, потому, что неторопливая, размеренная жизнь этого южного города представляла такой контраст с вечной сутолокой и суматохой Нью-Йорка, где Ратман работал репортером в одной небольшой газете. Возможно, думал он, это объясняется и тем, что в нем уже мало что осталось от американца. Встречая на улицах Лимы заезжих соотечественников, он искренне возмущался их наглостью и шумливостью.

Ратман улыбнулся и вслух (благо, никто его не слышал) сказал:

— Не обманывай самого себя, старина! Ты живешь в Лиме потому, что у тебя не хватает ни сил, ни решимости вести в Штатах непрерывную, изнурительную борьбу за существование. А здесь ты зарабатываешь вполне достаточно, чтобы сытно питаться, в меру выпивать и время от времени встречаться с хорошенькой женщиной…

И все же иногда он начинал тосковать по Нью-Йорку, особенно когда там открывался бейсбольный сезон. Правда, в Лиме он не раз посещал корриду и в какой-то мере привык к варварскому зрелищу убийства беззащитных животных, но этому сомнительному развлечению он охотно предпочел бы бейсбол, где шансы сторон равны.

Мысли Ратмана вернулись к Хосе. Они познакомились после одного из тех драматических эпизодов, которыми была так бедна его семилетняя жизнь в Лиме. Ратман только что вышел из клуба на одной из улочек около Плаза де Армас, как услышал приближающийся топот. Почти тотчас мимо него промчалась фигурка маленького человека, преследуемого четырьмя людьми. Беглец поскользнулся и упал, и неизвестные принялись его избивать. Четверо на одного… Подобная несправедливость возмутила Ратмана, и он, не раздумывая, набросился на преследователей. К его удивлению, они тут же обратились в бегство, не успев прикончить ножами свою жертву, хотя — Ратман не сомневался в этом — именно такой финал и увенчал бы разыгравшуюся на его глазах сцену. Лишь позже он сообразил, в чем была причина столь поспешного отступления противника. Цвет его лица! Одно дело для индейца напасть на такого же индейца или на креола, как Хосе, и совсем другое — связываться с этими проклятыми американо, с этими гринго.

Ратман помог беглецу подняться. Так он впервые увидел Хосе в его истрепанном сомбреро и с неизменной сигаретой-самокруткой во рту. Даже сейчас, когда смерть лишь случайно обошла Хосе стороной, с его губы свисал тлеющий окурок.

Хосе похлопал себя по штанам, отряхивая пыль, и взглянул на Ратмана. Его темно-карие глаза блеснули в свете уличного фонаря, и Ратману показалось, что в них все еще таится страх.

— Спасибо, сеньор, я обязан вам жизнью.

— В таком случае это надо отпраздновать, пойдем чего-нибудь выпьем, — ответил Ратман, чувствуя себя несколько смущенным этой благодарностью.

— Хорошо, сеньор… сеньор…

— Ратман.

Хосе несколько раз повторил фамилию, словно хотел твердо запомнить ее.

— Меня зовут Хосе, — сообщил он.

— Хосе? А фамилия?

— Просто Хосе. В Лиме меня все знают.

— Но вот я же не знал.

— Значит, вы живете не в Лиме.

— Ошибаешься. Живу.

— Значит, только с сегодняшнего дня можете считать себя настоящим жителем Лимы. Завтра… нет, сегодня же я всем сообщу: «У нас теперь живет сеньор Ратман. Хоть он и гринго, но мой большой друг, потому что спас мне жизнь». Может быть, случится так, что и я сумею вам помочь… А теперь я готов пойти с вами выпить.