Золотой капкан - [4]

Он скрипнул зубами и с силой дернул наручники, наивно надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Стальные объятия не разжались…

* * *

Сколько прошло времени, он точно не знал. Приблизительно часа полтора-два. Хлопнула наверху входная дверь, загремели на лестнице чьи-то шаги.

Махов поднялся на ноги. В подвал спустился здоровяк, привезший его сюда, в сопровождении какого-то господина. Именно господина, подумалось ему, каких видел разве что по телевизору, когда показывали политиков или банкиров. Сытое, холеное лицо. Тонкая золотая оправа очков на переносице. Дорогой — видно с первого взгляда — костюм при девственно-белой рубашке и галстуке. Печатка на безымянном пальце с бликующими, даже при таком освещении, камешками. Лакированные носы туфель, на которых муха… Ни пылинки, словом…

— Об-объясните, что я з-здесь д-де-лаю… — заикаясь от волнения, произнес Махов, и сразу понял, что не в его положении качать права.

Мордоворот шагнул к нему, сгреб за грудки, оторвал от пола и врезал кулачищем под дых.

Второй раз за день!..

Удар показался Махову пушечным, в глазах помутилось. А когда способность видеть вновь вернулась к нему, он обнаружил себя на полу, корчащимся от боли, и под носом ухоженные лакированные туфли.

— Вопросы задаю я, — равнодушным голосом заявил господин, вынул из куртки, надетой поверх костюма, портсигар, а из него сигарету.

Здоровяк подсуетился и поднес к ней огонек зажигалки.

— Итак, — затянувшись, спросил господин. — Где ты взял золото?

— Что-что?.. Кха, кха… — Махов закашлялся и медленно встал, боязливо посматривая на разминающего пальцы качка. — Золото вам нужно? Так оно… кха… не мое.

Господин внимательно посмотрел на громилу, и тот, кивнув, повторил болезненную процедуру, с той лишь разницей, что удар пришелся по печени.

Махов обомлел от сковавшей его боли, протяжно застонал, из глаз непроизвольно брызнули слезы.

— Ну… что вы, в самом деле!.. Клянусь… оно не мое…

— А чье? — вежливо уточнил господин. — Кто его хозяин?

— В карты вы-играл у ста-старателя…

Махов врал самозабвенно, считая эту ложь святой, потому как вопрос стоял о его жизни и смерти, а пунцовую краску на щеках, выступи она, заботливо скрывала борода.

— У нас в поселке. В кар… — Договорить до конца помешала мелькнувшая нога, а после дюжины тяжелых пинков он капитулирующе поднял руку:

— Все. Не бейте больше… кха… кха… Все скажу.

— Я жду, — оценил его мудрость господин, и легкая улыбка тронула его каменное лицо.

— М-мое оно… — сознался Махов, поднимаясь с колен. — Сам н-нашел.

Теперь его никто не трогал и не перебивал. Лицо господина сделалось холодным и непроницаемым, как маска.

— Я промысловик… Охотник. Живу, почитай, в тайге. В феврале поругался с жинкой, собрался в глухомань, дальше от людей. Близко-то зверье перебили. Собачка была со мной. Неделю шли. Спали в снегу, грела она меня. Но выбрались в такое место!.. Зверья — во… И непуганое, человека совсем не боится, подпускает. Набил лисиц, соболя… Потом на шатуна напоролся…

— Ты будешь об охоте заливать? — встрепенулся здоровяк, но господин остановил его движением руки.

— С того и началось. Собачку мою задрал. Один я остался. Еще два дня один блуждал, потом решил домой уйти. На беду, видно, соболя увидел. Красоты неописуемой соболь… Увидал меня и замер. А у меня под рукой «тозовка» с оптикой. Стреляю! Вроде попал. А он бежать. Я за ним по следу, значит… Хороший след, с капельками крови.

— Ты издеваешься? — возмутился бугай.

— Денис, помолчи, — поморщился господин. — Ну, давай дальше.

— Вот… я и говорю… Гнал его минут сорок, пока не забурился непонятно куда. Глянь — заимка брошенная. Избенка древняя, покосилась, крыша прогнила. Снегом замело, видно, что давно не было живой души. Внутрь вошел, пар изо рта. Морозно, что на улице. Смотрю — печка, окно, затянутое пленкой, столик стоит. Заслонку в печи открыл, потрогал золу — холодная. Потом уж рассмотрел топчан у окошка, а на нем мертвяка. Испужался сначала, потом гляжу — а он почернел уж и ссохся, как головешка. Хотел было уйти, не с покойником же в одной избе ночевать, но пурга началась. Думаю, хоть ночь посплю в человечьих условиях. Обмотал его шкурами — там же валялись, — вынес на улку и подвесил на сук, чтобы звери не погрызли. Опосля уж печь растопил, решил суп из куропатки сварганить. Котел нашел, воду вскипятил. Полез в рюкзак за солью, а ее всего ничего. Вижу на полках, что на стене, банки жестяные стоят. Полез в них. Одну снял, тяжелая. Отомкнул крышку, а из нее камушек. В других песок… Когда разобрался, что золото, — где думаю, покойник намыл его? Утром пошарил в леске, наткнулся на шурф. Добротный, в срубе и под крышей. Земля, правда, колом схватилась, ломом не прошибешь. И ведра внизу валяются…

— На карте показать можешь?

— На жилу, выходит, покойник набрел, — точно зациклившись, бормотал Махов. — Тамошнего золота и мне на век хватило бы, и внукам досталось. Дурень, пожадничал! Сразу продать приперло… Денег, мол, выручу — и туда, до осени…

— Так сможешь или нет? — повторил вопрос господин.

Махов не отвечал. Осев на тряпье, закрыл лицо ладонями, бормоча бессвязно: