Золотой капкан - [36]

— Отдыхай, — смеялся он, уходя.

— Я спать хочу… — ныл измотанный проводник.

— А кто запрещает? А не можешь, отоспишься днем, на плоту.

…А вчера, работая шестом, Вадим засмотрелся на идиллическую картину. Из подступающего к воде леса на водопой выбралась кабаниха с мелким полосатым поросенком. Не обращая внимания на приближающиеся плоты, погрузили рыла в воду, лишь настороженно кося глазами…

Вадим вздрогнул от грянувшей возле самого уха автоматной очереди.

Поросенок сунулся мордой в воду, забил задними копытцами, поднимая со дна муть. Бок свиньи окровавился. Истошно визжа, она скрылась среди деревьев.

Вслед запоздало загремели выстрелы, но уже бесцельно.

— Причаливай! — возбужденно торопил Юра, стискивая автомат. — Денис, видал? С первого патрона…

— Снайпер… Лучше бы здорового завалил. Больше мяса. В того, поди, и не попал?

— Попал! Да точно говорю! Подыхать побежал.

Поросенок был совсем молочным и мяса с него — на один зубок.

Пока Юра хвалился перед дружками трофеем, Махов сошел на берег, потрогал красную от крови корягу, поднялся по вдавленному в мягкую глину следу к деревьям, а вернувшись, скептически покачал головой:

— Подранка оставил. Да еще свинью… Попадется ей кто, порвет.

— Да ну, брось, — не поверил на слово Кривонос. — Здесь же край непуганого зверья. Откуда человеку взяться?

Махов посмотрел на него с укоризной, и в глазах его читалось грустное: чего с тебя взять, городского жителя?

— А при чем человек? Другая живность не имеет права на жизнь?

— Ну знаешь…

— Охотнички, — покосился проводник на сияющего Юру, орудовавшего ножом над полосатой тушкой. — У нас не принято по маткам с сосунками стрелять. Грех! Самец — пускай, не жалко. Он — мужик, на равных. Матку убьешь — загубишь дите. Завалишь дите, звереет самка, может много бед натворить… Звери, они ведь тоже с душой.

Вечером рабочая команда, как обычно, давилась опостылевшими консервами. Братва, рассевшись у костра, дожидалась капающего жиром поросенка, поджарить которого доверили Махову. Сытно отужинав под бутылочку водки, не обнеся чаркой повара, отправились на боковую.

Утром, не дожидаясь, пока разойдется поднявшийся на реке туман, велели собирать вещи и грузиться на плоты.

Время не ждало…

* * *

Река совсем сузилась, и казалось, скоро превратится в узкий горный поток, и тогда придется дальше идти пешком. Только куда? Зарубок Махову теперь вовек не сыскать. Зимой он шел другой дорогой, а значит, придется пробираться по берегу. Но берег изменился и представляет уже не ту равнину, прогулка по которой — форменное удовольствие, теперь он изрублен частыми оврагами, завален корягами и топляками. Из подмытых обрывов корнями в небо торчат упавшие лесные гиганты, утопив кроны в воде…

Река измельчала, плоты начинали скрести брюхом по дну, и конец комфортному путешествию был уже не за горами.

— Смотрите! — ахнул Ежов, указывая рукой на берег.

Вадим повернулся, и сердце его радостно сжалось.

Прямо из воды, обласканный набегающими волнами, вздымался крутой, с проплешинами глины, видневшимися из дерновых прорех, пригорок, и немного выше, там, где его обступала тайга, темнело нечто, напоминающее бревенчатый сруб.

Махов вскочил на ноги, глаза его засияли и наполнились влагой.

— Она… она. Нашел…

— Ура-а! — не сдержал эмоций Юра, рванул затвор и высадил в воздух очередь.

Раскатистое эхо разлетелось по макушкам сосен, пугая спящее воронье.

— К берегу, — дрогнувшим от волнения голосом скомандовал Слон, всматриваясь в строение на пригорке. Сомнений не было, там стояла неказистая избушка, а это значит — они сумели, они добрались…

— К берегу, — негромко повторил он. — К берегу…

Часть II

Глава 13

Сентябрь начался, как обычно, с первых свинцовых туч, пришедших откуда-то ночью и обложивших небо, моросящих унылых дождей и ночных заморозков, выбеливающих зеленую еще траву.

Но после недели непогоды, когда промозглый ветер разгуливал по обезлюдевшим улицам Новосибирска и монотонно барабанил дождь в рыжие от ржавчины козырьки подоконников, по непросыхающему асфальту, стучал каплями в окна, словно просил впустить, природа сменила гнев на милость и пришло последнее в этом году тепло — бабье лето.

И хотя тучи расползлись, очистив на время небо, и оно снова заиграло голубыми первозданными красками, и солнце почти так же, как и месяц назад, старалось припекать землю, все понимали — это уже не то солнце и не то тепло, и пора настраиваться на долгую осень…

В солнечную, но ветреную пятницу восемнадцатого сентября Николай Протасов — молодой человек двадцати восьми лет, он же глава производственной фирмы с лирическим названием «Вега», пребывал в своем офисе — крохотном кабинетике, расположенном в арендованном им деревообрабатывающем цехе, заброшенном к черту на кулички, а если быть точнее, на самую окраину двухмиллионного промышленного гиганта — на задворки спального микрорайона Паласса.

Он сидел за однотумбовым письменным столом, на котором когда-то резались в домино цеховые мастера, облокотившись рукой на спинку скрипучего расшатанного стула. На столе перед ним стоял граненый стакан, до краев наполненный пузырящимся прозрачным напитком, рядом откупоренная бутылка шампанского «Князь Голицын» и распечатанная плитка шоколада. Но главной ценностью на столе являлся контракт, подписанный им полчаса назад с представителем крупной кемеровской ассоциации, владеющей сетью престижных мебельных салонов.