Золотой дикобраз - [134]

— Не могли бы вы что-нибудь подарить мне на память, как это раньше делали прекрасные дамы в золотой век рыцарства?

Королева улыбнулась и посмотрела вниз на свой изысканный костюм, что бы такое подарить, чтобы не испортить ансамбль. Ее обнаженные плечи покрывал богато расшитый бретонский платок, скрепленный спереди бриллиантовой брошью. Она быстро расстегнула брошь и почувствовала шелест бумаги там, под платьем. Мгновенно мелькнула мысль, что это шанс передать Дюнуа на глазах у всего двора то, что так тщательно от них скрывалось. Она посмотрела на ложу Анны. Та пристально глядела на нее, и казалось, что читает каждую ее мысль. Потом Анна наклонилась и что-то сказала Лежандру, который салютовал ей в это время.

Анна-Мария поспешно убрала бумагу подальше, туда, где она лежала, и спокойно передала Дюнуа развевающийся платок. Тот поклонился, поблагодарил ее и засунул платок в свою кольчужную рукавицу. Затем пришпорил коня и отъехал на свою половину поля.

Турнир продолжался. Дюнуа и Лежандр должны были, пригнув копья, помчаться навстречу друг к другу из дальних противоположных концов поля. Встретившись в центре, они должны были на полном скаку салютовать и затем двигаться дальше в конец поля. Там им предстояло развернуться и начать атаку, пытаясь выбить друг друга из седла. Трубачи подали сигнал к началу поединка, и соперники с бешеной скоростью понеслись друг на друга. Огромные кони несли свои тяжелые ноши, как пушинки. Звенящая тишина воцарилась вокруг. Единственными звуками были тяжелый топот копыт и лязг металлических доспехов и оружия. Приближаясь, соперники нагнули копья, изготовившись к салюту. И вот, когда между ними осталось всего несколько ярдов, в этот момент конь Лежандра вдруг то ли споткнулся, то ли еще по какой причине, но изменил направление движения, а копье Лежандра внезапно покачнулось. Все произошло настолько быстро, что никто ничего не смог понять. Раздался раздирающий сердце треск и дикое ржание коня Дюнуа. Сам Дюнуа тяжело упал на землю и, дважды перевернувшись, застыл на спине. Из его груди торчал кусок сломанного копья, прорвавшего кольчугу.

Все оцепенели в ужасе. Затем послышался женский визг, и на поле побежали мужчины. Людовик был первым, кто достиг Дюнуа, а потом вокруг сомкнулась большая толпа. Подъехал Лежандр и, спешившись, начал что-то бормотать о несчастье, о том, что его конь споткнулся на неровном месте.

Людовику было не до него. Снимая с головы Дюнуа смятый, сломанный шлем, он все время молился. Но вот шлем был снят, и стало ясно, что Дюнуа мертв.

Людовик не мог в это поверить, глядя на его голову и держа шлем в руках. Дюнуа лежал с широко раскрытыми глазами, в которых застыло удивление. Это было просто невероятно. Всего несколько минут назад Дюнуа был полон сил и здоров, как никогда. Каждая вена, каждая артерия его была наполнена жизнью. И вот он лежит безнадежно притихший. Успокоенный навсегда.

— Дюнуа! — позвал Людовик, и в его голосе была такая скорбь, что все вокруг на мгновение затихли.

Оцепенело смотрел Людовик вниз. Это просто невозможно, чтобы Дюнуа был мертв. Никак невозможно. В ушах Людовика раздавался его низкий бас. Ну конечно, он сейчас полежит немного и встанет. «Будь я проклят!» — проворчит он, открыв глаза. Вон он какой крепкий и сильный. Его коричневое от загара лицо все еще хранило печать восторга от предстоящего состязания, оно не было серым и изможденным, как тогда в Италии, когда Людовик боялся, что он умрет с минуты на минуту. Он не умер тогда. Он умер так, как всегда хотел умереть — во Франции, на быстром коне и с копьем в руках.

Кто-то поднял Людовика на ноги, он даже не видел кто. Ошеломленный, он смотрел, как Дюнуа подняли и понесли с поля. Увели и его коня, подобрали копье, перчатки, но… платка королевы не было. Платок Анны-Марии исчез.

Анна-Мария вскочила на ноги, чуть не опрокинув стенку павильона, и медленно повернула голову в сторону Анны. Та на нее сейчас не смотрела. Она возбужденно говорила с друзьями, выражая сожаление по поводу случившегося и обсуждая, следует ли продолжить турнир.

Была ли это случайность? Анну-Марию охватил ужас. И совпадение ли то, что платок, в который она намеревалась завернуть освобождение Людовика, исчез? И, не важно — совпадение это или нет. Важно то, что, если бы она передала эту бумагу Дюнуа вместе с платком, эта бумага была бы сейчас в руках у Анны. В этом сомнений нет. Королева отвернулась и покинула ложу.

Турнир через некоторое время возобновился, но ни Людовик, ни королева об этом не знали.

Людовик пошел прочь с поля, его всего шатало и трясло. Добравшись до какого-то поваленного дерева, он сел и обхватил голову руками. Боль, нестерпимая боль терзала его. Он снова увидел лицо Дюнуа, такое полное жизни и все-таки мертвое, и застонал сквозь стиснутые зубы. Это было выше всяких сил.

Почувствовав легкое прикосновение, он удивленно поднял голову. Анна-Мария стояла рядом, с лицом, залитым слезами.

— О, Людовик, я тоже его любила…

Она зарыдала, и он, обняв ее за талию и прижав к себе, опустил голову ей на грудь. Так и стояли они, долго стояли, безразличные к тому, видит их кто или нет.