Золотой цветок - одолень - [49]

— Бориска — дурак! — рокотнула птица.

— Сама ты дура! — отвернулся от нее Бориска.

— Гусляр — царский дозорщик! — подпрыгнула ворона к Ермошке.

— Как же он могет быть дозорщиком, ежли он слепой? А? Ну вот, и ответить тебе нечего! Глупая ты ворона!

— Ермошка — дурак!

— У тебя все дураки! Не мешай нам!

— А ты заметил, Ермош? Птицы с этой скалы взлетали всегда не взмахивая крыльями.

— Я заметил. И помышляю об энтом. Ежли изладить из прутьев краснотала крылья и обтянуть их турецким шелком? А?

— Страшно! Я бы не осмелился прыгнуть с такой высоты!

— А я бы бросился! Бросился бы и полетел! Я излажу такие крылья. Я взлечу. И взлечу высоко. Выше облаков! И увижу я сразу весь мир! И увижу, где больше правды! Увижу, где лежит много золота и богатства! И приведу я туда весь народ!

— Золото есаулы увезли прятать. Закопают его и не увидишь с высоты!

— Ты думаешь, Борисей, есаулы ушли на схорон утайной казны?

— Думаю, догадываюсь.

— Я тож так предполагаю.

— А вон белеются паруса.

— Значит, золото на реке Гумбейке утаили.

— А мож на Янгельке?

— Могли и на Янгельке.

— А что ты камушек колдовской, Ермошка, в ладонях трешь? Появится твой черт? — улыбнулся Бориска.

Внизу загремел сорвавшийся с высоты кусок скалы. Бориска натянул сапоги. Ермошка глянул за край площадки и обомлел. Посмотрел вниз и подобравшийся на четвереньках Бориска. На площадку черной скалы карабкался проворно по восточной стороне слепой гусляр. Его лицо было видно отчетливо. Царский дозорщик не предполагал, что на вершине скалы сидят Бориска и Ермошка. Он вертел головой, как дятел на дереве. Не торопился, искал уступы и расщелины поудобнее, понадежнее. Гусляр всматривался внимательно в каждую зацепку серыми, холодными глазами.

— Зачем он сюда лезет? И почему он вдруг не слепой? Куда делись его бельма? — шепотом спросил Бориска.

— У него за поясом пистоль.

— И кинжал. Давай спустимся с обратного края, убежим.

— Не успеем, Бориска. Лучше пока затаимся. Он ведь выползет по другую сторону каменной перегородки. Мож, к нам враг не полезет?

— Страшно.

— И мне боязно.

Мальчишки нашли в самом низу перегородки две дыры, залегли, стали ждать. Пистоли приготовили к бою. Вот уже показались руки гусляра. Он уцепился сильными руками за кромку, подтянулся и вылез на площадку. Ручища длинные, до колен. Нос ястребиный, брови сросшиеся. Человечина преогромная. А всегда вроде казался таким жалким.

Гусляр был доволен, отдышался, заговорил сам с собой вслух:

— Ха-ха! Так я и думал! Двенадцать бочек золота и двадцать серебра спрячут на Гумбейке. А золотой кувшин с драгоценными каменьями на Янгельке. Ах, могутный Илья Коровин! Ах, отважный Тимофей Смеющев! Ах, премудрый ты мой Меркульев! Разве вам всем по плечу борьба с дьяком сыскного приказа Платоном Грибовым? Казаки, казачишки! Бочки две золотишка вы, чай, награбили в Московии при смуте? Надобно возвернуть, что не вам принадлежит. И все остальное у вас воровства, набегов, грабежей! И все добро мы у вас возьмем скоро. А вас казним, злодеи! И будет слава вечная мне и сестре моей Зоиде. И дворянством нас одарит царь. И будет завидовать мне сам дьяк грозного московского сыска Артамонов!

Ермошка стал шептать на ухо Бориске:

— Спускайся вниз по чертову сходу. Быстро! Не теряй времени, балбес! Передай есаулам все, что слышал, и дозорщик полезет сюда, я буду отстреливаться. Оставь мне свой пистоль. Не медли, дурень. Двоем не можно нам умирать. Погубим казачий Яик!

Бориска сопротивлялся, но Ермошка начал его сталкивать с обрыва. Пришлось ему спускаться, оставив товарища на верную смерть. А мож, дозорщик и не заглянул бы за каменную перегородку? Ушел бы обратно по своему пути вниз. Но на выщербленный скальный гребень села знахаркина ворона. Она покрутила головой, глянула на Платона Грибова и отчетливо, по-человечески произнесла:

— Гусляр — царский дозорщик!

— Что ты каркнула? — еле опомнился Платон.

— Здравствуй!

— Ну, здра-здравствуй! Сядь ко мне на плечо!

— Дурак! — ответила ворона на приглашение.

— Не садись! Он тебе голову оторвет! — старался объяснить Ермошка опасность, жестикулируя пальцами.

— Ермошка — дурак! — разговорилась ворона.

— А где он, где твой Ермошка? — ласково спросил гусляр.

Ворона слетела с перегородки, села Ермошке на плечо.

— Никогда не думал, что придет ко мне смерть от этой дурацкой птицы, — вздохнул Ермошка, готовя пистоли к стрельбе.

Стало ясно: вражина сейчас полезет через перегородку. Надо же ему посмотреть, куда упорхнула Кума. Ах, ворона, ворона! Как дружно жили мы с тобой! Убил бы тебя, да не за что! Глупа ты, как малый ребенок. Как моя пленная ордынка Глашка! Она знает столько же русских слов, сколько ты, ворона. И зачем ты меня выдала своей неумностью?

— Из-за стены показалась голова Платона Грибова. Он сразу увидел Ермошку. У него посерело лицо, отвисла челюсть...

— Не двигайся, а то продырявлю башку! Я парень с детства сурьезный. Стреляю без промаха! В муху попадаю за сорок шагов!

— Ермоша, родной! Я так много о тебе слышал. Я видел, как ты...

— Как ты видел, ежли был слепым?

— Ермошка, я научу тебя закатывать глаза! Вот так! Вишь — бельма! Я дам тебе три тысячи цесарских ефимков! Помилуй меня! Давай я тебе упаду в ноги! Я буду целовать твои сапоги!