Золото влюбленных - [48]

Илейн ехала в переполненном пассажирском вагоне «Пасифик Экспресс» с такими же изнывающими от скуки и усталости людьми уже пять дней. Поезд въезжал в Чейни в Вайоминге. Ей хотелось сэкономить как можно больше, и поэтому она поехала в пассажирском вагоне, и переполненные неудобные лавки сделали свое. Большую часть поездки она пыталась забыть Рена Дэниэлса. Надеясь вызвать в себе ненависть, она представляла его в объятиях Мелиссы Стэнхоуп, хотя и не знала, как выглядит девушка.

Илейн уверяла себя, что Рен затащил ее в постель. Пыталась поверить, что он лгал ей, лишил ее девственности только ради удовлетворения собственной похоти. Но она знала, что это не так. Она оказалась в его постели по собственной воле, и если бы по взмаху волшебной палочки можно было повернуть время, она сделала бы это снова. Она ужасно тосковала по Рену. Где он теперь? Что делает? Илейн видела его голубые глаза так ясно, будто он сидел рядом на неудобной лавке. Ей хотелось протянуть руку и коснуться длинного тонкого шрама на его шее. Ей хотелось приласкать его, спросить, как он получил такую рану, и унести с собой его боль.

Нет, она не сможет сейчас возненавидеть его. И никогда, как бы ни старалась. Сердце говорило ей, что Рен сделал не больше, чем ему позволили, и в душе она не сожалела ни об одной проведенной вместе с ним минуте.

Единственное, чего ей было жаль — что она не сможет провести с ним всю жизнь, как Мелисса Стэнхоуп после их свадьбы на следующей неделе. Эта мысль была пыткой для ее сердца. Ей приходилось бороться со слезами: как бы она ни старалась, по щекам текли горячие струйки.

Когда-нибудь, убеждала себя Илейн, она забудет его. Но сделать это будет очень труд, но. Она мечтала о Рене Дэниэлсе все последние девять лет. Похоже, теперь она будет мечтать о нем до конца жизни.

В Чейни остановка по расписанию длилась двадцать минут. Этого времени хватало для того, чтобы вышли и вошли пассажиры, чтобы взяли воды и поели те, у кого недоставало денег, чтобы путешествовать первым классом. Илейн обнаружила, что еда в привокзальном буфете — бифштекс, яичница, жареная картошка — гораздо хуже обычной.

Однако проводник сказал, что поезд будет стоять в Чейни, по крайней мере, час, а может, и больше. Рельсы возле Ларами оказались под водой. Илейн была рада задержке. Она собиралась размять отекшие руки и ноги и купить хорошей еды. В пассажирском вагоне она спала сидя, и поэтому каждый сустав, каждая косточка и мышца молили о прогулке.

Взяв свою вязаную сумку, она попыталась отряхнуть со своего серого дорожного костюма мелкую пыль и вышла из вагона. Илейн радовалась, что последовала совету Ады, настоявшей на том, чтоб она надела что-то, на чем не слишком заметна пыль. Даже декоративные черные петли и низ отделанного черной тесьмой жакета и блузки были теперь серыми. Она никогда бы не поверила, что пыль может впитаться в каждый дюйм ее тела. Даже во рту она чувствовала вкус пыли.

Чейни оказался большим городом, Илейн никогда не видела ничего подобного. Это действительно фантазия на тему «Дикий Запад». Несмотря на безумную усталость и пропыленность, девушка с жадным интересом рассматривала людей, встречавшихся у нее на пути. Толчея и яркость красок волновали ее. Цветные фасады домов, сооруженных из толя и старого леса, выстроились вдоль грязной дороги. Крыши были из жести. Она прошла мимо «Чейни Лидер» (оказывается, именно так называется местная газета) и Первого Национального Банка. Улица начиналась с впечатляющего здания суда и красивого Городского Зала.

Оказалось, что каждым третьим зданием был салун: «Мак-Дэниэлс», «Отель старого Гринвика», «Самый крупный салун на Западе». Она увидела вывеску бань: «Греческие бани — горячие и холодные».

Когда Илейн отошла подальше от станции, то заметила мужчин, одетых в штаны из оленьей шкуры с бахромой, и женщин в платьях из набивного ситца и удобных соломенных шляпах, скрывающих от солнца все лицо. Темнокожие индейские мужчины, женщины и дети шли по пыльным улицам, одетые во что попало, начиная от синей формы солдат и кончая кожаной одеждой с белой бахромой. Крошечные младенцы были вообще без одежды. По улицам ходили коровы и свиньи, отовсюду раздавался лай собак.

Когда Илейн с любопытством шла вдоль деревянных стен, она увидела, как длинноволосый широкоскулый индеец, шедший в нескольких шагах впереди нее, имел неосторожность столкнуться с тощим светловолосым юнцом и его толстым дружком.

— Убирайся с моего пути, ты, краснокожий хлам. — Белобрысый толкнул индейца на вывеску универмага, перед которым они стояли.

Индеец рассердился, но ничего не сделал, чтоб защитить себя. И тогда круглолицый, аккуратно подстриженный мальчик опять толкнул его в грязь. И снова индеец никак не ответил. Илейн оглянулась, ей хотелось помочь, но вокруг нее толкались такие же зеваки, и было видно, что никто не собирается вмешиваться. Она не знала привычек Запада, но если это был один из примеров западного гостеприимства, то оно не производит на нее никакого впечатления.

Индеец поднялся, как будто ничего не произошло, отряхнулся и, недовольно ворча, обошел юнцов стороной. Мальчишки, отчасти удовлетворившись своей забавой, позволили индейцу продолжить свой путь.