Суррей, Англия, 1800 год
«О, если бы только я могла быть такой, как ты!» Скорчившись за живой изгородью, с двух сторон окаймлявшей узкую дорогу, ведущую к великолепному поместью Гревилл-Холл, Эриел Саммерс следила за роскошной черной каретой, катившейся по проселочной дороге с вершины холма к дому, на двери которого сверкал позолоченный шлем. На красных бархатных подушках расположились дочь лорда леди Барбара Росс и ее друзья, веселые и беззаботные.
Эриел смотрела вслед карете с тоской и томлением. Как это приятно – быть одетой в платье из тончайшего шелка самых нежных тонов и оттенков – розового, сиреневого и зеленого, переливающегося всеми цветами радуги! При этом к платью каждого цвета прилагался крошечный зонтик в тон ему. «Наступит и мой день», – говорила она себе упрямо. Закрыв глаза, она представляла себя в нарядной золотистой одежде, которую украшали ее бледно-золотые волосы, зачесанные наверх и уложенные крупными локонами, а также в шевровых башмачках под цвет платью, облегавших ее маленькие и стройные ножки.
«Наступит день, когда и у меня будет такая же карета, – говорила она себе, – и для каждого дня недели свое платье». Но она знала, что этот день наступит еще не скоро. Из груди ее вырвался подавленный вздох. Она подхватила свои заскорузлые темно-коричневые юбки, приподняв над столь же грубыми башмаками, чтобы не путаться в них, и помчалась к коттеджу. Ей следовало быть дома еще час назад. Отец придет в ярость, если узнает, где она была и чем занималась. Она молила Бога, чтобы к ее возвращению он еще не вернулся с поля.
Но когда она приподняла кожаный занавес, заменявший дверь хижины, Уитби Саммерс уже ожидал ее. Отец пребольно сжал ее руку и швырнул ее об стену. Усилием воли заставляя себя смотреть в его широкое красное лицо, Эриел попыталась уклониться от его ручищи, отвесившей ей добрую пощечину.
– Я ведь запретил тебе слоняться без дела. Я велел тебе выполнить поручение и немедленно возвращаться. Чем ты занималась? Небось глазела на леди в этой их фасонистой карете? Небось, как всегда, предавалась своим снам наяву? Мечтала о том, чего у тебя никогда не будет? Пора тебе понять, кто ты есть на самом деле. Ты дочь фермера и всегда ею останешься. Тебе никогда не стать такой, как они.
Эриел не стала спорить и попыталась уклониться от дальнейшей расправы. На раскрасневшемся лице отца она видела ярость. Выбежав из коттеджа на воздух, она с трудом перевела дух, остановилась, перекинула на спину бледно-золотую косу. Ее лицо все еще горело от пощечины, но она знала, что заслужила ее. И поспешила по пыльной земле к огороду.
Ветер раздувал ее передник. Однако губы Эриел были упрямо сжаты, а подбородок гордо поднят. Что бы ни говорил отец, но наступит день, когда она станет настоящей леди. Уит Саммерс не был одним из тех предсказателей судьбы, на которых Эриел насмотрелась прошлым летом на ярмарке. Он не мог угадать будущее, особенно ее будущее. Она сумеет построить для себя лучшую жизнь, избежать того унылого существования, той рутины, в которую была погружена сейчас. Ее судьба принадлежала ей одной, и она знала, что найдет свое счастье за пределами того жалкого и безрадостного клочка земли, на котором работал ее отец.
После смерти матери Эриел трудилась от рассвета до заката. Она подметала земляной пол в их коттедже из двух комнат и готовила скудную пищу из того, что родила не слишком щедрая земля, арендованная ее отцом. Она выкапывала картофель, выдергивала из земли турнепс, окучивала растения, выпалывала сорняки в их огороде и помогала отцу обрабатывать их пшеничное поле. Это было унылое, тяжелое, полное непосильного труда, безрадостное существование, и она мечтала избавиться от такой жизни. Эриел верила каждой клеточкой своего тела в возможность успеха. К тому же у нее был план.
Раз в месяц Эдмунд Росс, четвертый граф Гревилл, инспектировал свои владения, объезжая поля и проверяя работу арендаторов. В тот день было жарче обычного. Солнце, превратившееся в раскаленный добела шар, сжигало землю и высушивало ухабистые дороги, доводя их до твердости гранита. Обычно граф предпочитал объезжать свои владения на кровных жеребцах, но в столь необычную жару он предпочел легкий фаэтон, надеясь, что парусиновая крыша обеспечит ему хоть немного тени.
Он откинулся на кожаном стеганом сиденье, вдыхая легкую прохладу, принесенную бризом, дующим с севера. В свои сорок пять лет со смуглой оливковой кожей и чуть тронутыми серебром волнистыми черными волосами он был еще привлекательным мужчиной, пользовавшимся неизменным успехом у дам. В молодости, будучи богатым человеком, наследником графского титула, он мог позволить себе многое, он привередничал и проявлял разборчивость. Но по мере того как граф становился старше, вкусы его менялись. Теперь вместо искусных ласк опытных любовниц он предпочитал нежность и пылкость юности. Эдмунд думал о своей нынешней любовнице Дилайле Чик, молодой женщине, которую он поселил в Лондоне. Дилайлу, дочь актрисы, он однажды познал в библейском смысле слова. Он спал с Дилайлой уже больше года, и ее молодое нежное тело все еще возбуждало его. При одной мысли о ее маленьких крепких грудях и длинных медных волосах он испытывал прилив желания. Когда он впервые овладел ею – а ей в то время было шестнадцать, – она была девственницей. С тех пор он обучил ее искусству доставлять ему наслаждение.
