Золото Советского Союза: назад в 1975 - [16]

Учти, от твоего поведения будет зависеть, в качестве кого ты по этому делу будешь проходить: свидетеля, потерпевшего или соучастника. А дело серьёзное, поэтому прямо сейчас — первый вопрос: куда могли пойти твои дружки, не знаешь?

— Нет, мы просто бежали. Или мне не сказали про конечную цель.

— А золото кому собирались продавать?

— Про какого-то Боцмана речь шла вроде.

— Боцма́на?

— А, да, ударение такое странное. Про него.

Отец внимательно посмотрел на меня. Сдвинув фуражку на затылок, почесал в голове.

— Что ты про него знаешь?

— Ничего.

— Припомни, что про него говорили?

— Ничего конкретного. Дескать, стоит с ним связаться и денежки в кармане.

— Места, даты встречи?

— Нет.

— Неужто Боцма́н в районе? Тогда точно надо брать. Сколько намыли-то?

— А кто же их знает? Мне не докладывали. Я с Патомского кратера с килограмм россыпью принёс. Наверняка и у них было, да ещё при мне работали.

— Фартовые, значит.

— Фартовый — это я. Думаю, они пацана потому при себе и держали, что на золото их наводил.

— Это как?

— А так. Золото под землёй вижу. Никогда не думал, что такое возможно, но вчера-позавчера получалось.

— Ещё одна сказка?

— Вроде того. Хочешь, давай проверим.

— Проверим, — пообещал батя. — Но не сегодня.

— Всё-таки не веришь. Тогда вот тебе другое доказательство: у меня родимое пятно есть, точнее было в том теле. Вот тут.

И я показал точку на заднице. А чтобы добить, добавил:

— У тебя точно такое же, мать говорила.

Я поднялся и похлопал его по плечу:

— Думай, батя, думай. До двадцатого не так-то много времени.

На опушке стойбища мы расходились в разные стороны. Я не утерпел, подошёл погладить оленя. Смутно помню, что в посёлок наш приезжали по зиме якуты на оленях, и свой восторг, когда меня посадили верхом на широкую горячую спину и дали подержаться за рога. До них было далеко, но я дотянулся… и одна ветка осталась у меня в руках. Напугался, разревелся, а мужики хохотали до слёз с подвизгиванием и хлопаньем себя по ляжкам. Оказалось, самцы как раз сбрасывают рога перед Новым годом, и я просто помог олешику избавиться от ненужного груза.

— А ты помнишь… — подошёл отец.

— Как я оленю рога обломал? Помню конечно. Как-то не по себе делается, когда понимаю, что где-то есть я, ещё совсем маленький. Маму вот хотел бы увидеть, а себя…

— Можно подумать, я тебя к своей семье пущу.

— Да я и не собирался. Уехать хотел.

— Куда?

Я пожал плечами.

— Не знаешь, мне сколько лет? Я хоть школу-то закончил? Документов же никаких.

— Семнадцать, наверное. Вроде бы нынче должен был. Доберёмся до посёлка, выясним. И к матери тебе надо будет показаться. К твоей, нынешней!

— Да ты чего! Рехнулся? Что я ей скажу? Сын ваш не вернётся, я за него?

— Имей совесть! Извелась баба, сын в тайгу ушёл и сгинул, как и отец. С двумя младшими на руках осталась без мужика в доме. И на деверя надежды мало. Дядя Фёдор твой, нет бы чему путному пацана научил, но вы же потомственные старатели, и батя твой такой же был, дремучий копач.

— Погоди, Федька — мой дядя?

— Ну да, брат отца.

— Неплохо. А он меня застрелить обещался, когда я уйти хотел.

— Вот! Уже что-то! Эксплуатация детского труда. Принуждение несовершеннолетнего к преступной деятельности под угрозой расправы. Да плюс самородок, который ты сдал. Любой суд встанет на твою сторону. Ты главное, без меня никакой фортель не выкини. А уж я постараюсь хоть кого-то из них изловить. Позарез надо.

— Зачем?

— Плавает тут в мутной воде крупная рыба. А ловить не на что. На тебя-то вряд ли кто клюнет.

— Ты осторожнее там. Они вооружены все.

Уходя, отец обернулся, и как бы между прочим спросил:

— Так коммунизм-то построили у вас там?

— Не-а. Оголтелый капитализм.

— Тьфу на тебя, чёртов сказочник! — махнул он рукой и скрылся за деревьями.

— Прости, батя, мы всё просрали. Страну тоже, — вполголоса сообщил я и позвал сопровождающего. — Налымов! Веди меня, куда там велено.

Налымов, весёлый мужичок лет под сорок, непрерывно балаболил и мешал мне думать. Наконец я плюнул на гиблое дело и включился в беседу, к вящей радости сопровождающего. А тот, как оказалось, интересные вещи рассказывал, направо и налево разглашал служебные тайны. Или неслужебные. Не похоже, что он в милиции работает. Скорее, из лесничества или ещё каких смежных отраслей.

— Там, где золото, всегда находятся люди, которые хотят получить его, минуя закон.И при царе так было, и при концессии тащили с приисков, и за спирт скупали в своё время. Ты слыхал про спиртоносов?

— Нет, — честно покачал я головой.

— Ну слушай. До революции спирта рабочим выдавали строго ограниченное количество. Это даже в бумагах прописывали при найме. С пьянством боролись, а то иной работяга меры не знает, в запой уйдёт и вся работа. Ушлые дельцы это быстро смекнули, и что стали делать: заявят прииск по соседству с богатой компанией, для виду наймут артель, чтобы те ковырялись, вроде как работы идут. А хозяин тем временем лавчонку на прииске своём откроет и слушок среди рабочих пустит, дескать, за золото готов обеспечить честных трудяг спиртом без ограничений. А цена на него ой какая кусучая. Спирт в тайге — дефицитный товар. Так и притекает к нему соседское золотишко, утаённое рабочими при промывке. Бороться с таким стали, поприжали негодяев. От одних избавились, другие смекнули, как дело поставить. Придумали спирт на себе приносить, в горбовиках. Станут лагерем недалеко от прииска, спирт разведут, на перце настоят и по четвертям разольют. Через своего человечка передадут весточку: кому спирту, приносите золото в такое-то место. Бойко идёт торговля, распродадут запас и только их и видели. Уйдут тайными тропами, ищи свищи среди тайги-то. Китайцы этим промышляли в основном. Сколотят шайку и переходят от прииска к прииску. Даже исправника не боялись, если без казаков едет. А при случае и открытым грабежом не брезговали, если золото с приисков везут без должной охраны. Настоящий бич божий были эти спиртоносы. Сколько золота в Китай ушло, никем не считано. Но уж если попадётся такой спиртонос, несдобровать ему. Сами же рабочие помогут хозяину повязать и к исправнику доставить. Понимали, что грабят ихнего брата, под монастырь подводят. Пьяницу могли и без всякого расчёта уволить. Или к себе исправника вызовут и показательный суд устроят, чтобы другим неповадно было. Выпорют при всех, а потом уж в жилуху везут, если жив останется, властям сдают.