Золото собирается крупицами - [136]
— Эй там, осторожнее! — закричали стоящие внизу.
Положив на плечо тяжелое деревянное крепление, Кулсубай, как крот, пополз по длинному и узкому штреку, то и дело задевая головой верх. Ноги его вязли в мокрой глине, и он часто останавливался, чтобы передохнуть и отдышаться. Тусклый свет карбидной лампы, висевшей у него на шее, метался, распугивая темноту. Из соседних забоев доносились тупые удары кирки и лопат, с потолка штрека капала вода, попадала иногда за ворот и текла по спине. Иногда впереди отваливались комья незакрепленной породы, и Кулсубай вздрагивал.
В конце забоя он сбросил с плеч тяжелый груз, вытер старой ушанкой пот со лба и прислонился спиной к стенке. Отдохнув, он начал долбить киркой породу, долбил, дыша ровно и привычно, чувствуя, как подступает тепло к рукам и ногам, как наливается силой все тело. Ему даже стало как-то легко и радостно на душе, точно, продвигаясь вперед с киркой и отваливая пласт за пластом, он не только успокаивался, но и начинал верить, что жизнь не так уж безнадежна, как он думал недавно, и он может надеяться, что она изменится к лучшему…
Он так отдался работе, что не заметил, сколько прошло времени, и словно очнулся, увидев перед собой Сайфетдина и двух незнакомых шахтеров
— Ты примерно представляешь, где находится твой забой? —спросил Сайфетдин.
— У меня об этом голова не болит! — буркнул Кулсубай и снова занес над головой кирку
— Не упрямься, Кулсубай! — строго сказал Сайфетдин — Ты работаешь как раз под озером!.. Посмотри, какой идет дальше грунт мягкий.. Берегись — не сегодня-завтра твой забой обвалится!
— Хватит меня пугать, я не маленький!
— Тебе дело говорят, браток, — заметил один из шахтеров. — Тебе добра желают, а ты злишься зачем-то. Тут скоро и кирки не надо будет, вода сама станет размывать породу…
— Чему быть, того не миновать, —мрачно отозвался Кулсубай и опять стал долбить породу
— Видно, не зря ты последнее время к мулле ходишь, — помолчав, сказал Сайфетдин. — Это он научил тебя такому смирению?
— А тебе какое дело? — вскипел Кулсубай — Ты что — отец мне или брат? Чего ты ко мне пристал? Я звал тебя сюда? Звал?
— Ладно, остынь, — Сайфетдин махнул рукой и вдруг замер, прислушался к тихому по скрипыванию и шороху, точно за креплениями, не переставая, бегали крысы. — Слышите? Это земля движется!. Бросай свою кирку—и по шли!..
Он потянул товарища за рукав, но Кулсубай с силой вырвал руку и так толкнул Сайфетдина, что тот ударился спиной о стенку забоя.
— Ты что? Совсем рехнулся?
— Оставьте меня в покое! — крикнул Кулсубай. — Вы завидуете мне, что я хорошо в последние дни зарабатываю, или хотите поссорить меня с хозяином, чтобы он прогнал меня с шах ты!..
— Да что с тобой, Кулсубай? — Потирая ушибленную спину, Сайфетдин выпрямился, с удивлением глядя на товарища. — Тебя кем-то подменили другим!.. А Михаил еще просил меня — передай, мол, ему привет, расспроси его, как ему живется, — доброй души человек!.. Ни чего себе добрый! На друга с кулаками лезет!..
— А что мне твой Михаил? — хрипло дыша, выкрикнул Кулсубай. — Все, что он говорил, оказалось мыльным пузырем — лопнуло, и следа не осталось. Где его свобода, которую он обещал? Где привольная жизнь, чтоб мои муки кончились и я перестал думать о куске хлеба?
— Придет время, и все переменится…
— Хватит! Довольно кормить меня баснями! Что ни делай, бедняк—это бедняк, а богач — это богач!..
— Ты что же, перестал верить Михаилу? — спросил Сайфетдин. — Какая же ему выгода обманывать тебя. Разве лишний раз в тюрьме по сидеть за таких, как ты!
— Я его туда не прятал — он сам угодил! — неотступно и зло твердил Кулсубай. — Что мне проку от его речей? Может, он и добра мне хо тел, да только чем все это кончилось? И всегда так было и будет — у кого в руках плетка, тот и хозяин…
Он вдруг как-то обмяк, словно устал спорить, надел казакин поверх мокрой, прилипшей к телу рубашки и, разбрызгивая лужи под ногами, начал загружать глиной тачку.
— В последний раз прошу тебя, Кулсубай! — повысил голос Сайфетдин. — Подумай о детях! Выходи наверх, пока не случилась беда. С голоду не помрешь, поможем тебе понемногу.
— А меня и Шайбекович не оставит в беде, — упрямо стоял на своем Кулсубай. — Он хоть и большой начальник, наш управляющий а все же свой человек, мусульманин. Зашел как-то ко мне в землянку, денег на гостинцы ребятишкам дал…
— Ну, тогда понятно, — протянул Сайфетдин. — Если ты дружбу с самим Накышевым водишь…
— Ты что хочешь сказать, что я продался? — бросив лопату, закричал Кулсубай. — Уходи от сюда1 , пока цел! Видеть я вас не хочу! Тоже мне радетели!..
— Жалко мне тебя, Кулсубай, — вздохнув, проговорил Сайфетдин и повернулся к своим товарищам: — Пойдем по другим забоям, предупредим всех, а потом я сбегаю в контору к Сабитову и скажу, чтобы он поднимал людей на верх, пока не поздно…
Когда ушли Сайфетдин и его товарищи и шаги их заглохли в глубине штрека, Кулсубай вдруг почувствовал непомерную усталость. Ныла спина, отяжелели руки и ноги, и, казалось, не будет сил, чтобы подняться и взять кирку. Наплывала на глаза какая-то липкая, темная муть, точно застилало их черной слезой.
