Золото шаманов - [19]

– Пойдём на пони покатаемся, – то ли предложила, то ли спросила она то ли у меня, то ли у дочки.

– Пойдём, – согласился я, поскольку Сонька молчала.

Покуда девушка в грязных брезентовых штанах возила отпрыска на своей замызганной животине, Ира успела залезть мне в душу и обосноваться там с присущим ей талантом. Однако же рассчитывать ей можно было только на поездку домой. Ничем иным помочь в её нелёгкой жизни я не мог.

– Подожди тут, я минут через пятнадцать приду, – глянул я на циферблат.

– Ты куда? – забеспокоилась Ира.

– Приспичило посетить некое заведение, – успокоил я барышню, заподозрившую, что кавалер таким образом надумал скрыться. Ничего, потерпит, не вести же с собой. То-то Костик зашугается…

Костя переминался с ноги на ногу у «Нивы», помахивая кошёлкой. Мы залезли в машину и я получил увесистый бумажный пакет с чем-то угловатым.

– «Токарев» с запасной обоймой и шомполом, – негромко сказал Костя.

– Молодца, – одобрил я. – Ты бы ещё кобуру в комплект положил.

– Что, надо?

– Обойдусь, не на парад, – хмыкнул я.

Мы скрепили сделку рукопожатием и разошлись, каждый в свою сторону.

Ирка ждала меня у вольера с верблюдом. Он линял и напоминал косматую шерстяную гору неправильной формы. По причине скудной кормёжки горбы у него были совсем крохотные, отчего он более смахивал на дромадёра с пачки «Кэмел», нежели на полноценного двугорбого корабля пустыни.

– Всё в порядке? – убедилась Ирка в чистоте моих намерений. Я не покинул бедную даму, а если и задержался, то минут на пять, не более.

– Разумеется, – заверил я.

Ира расплылась в улыбке. Верблюд с отсутствующим видом сосал железную верхушку ограды, уставясь в пространство маленькими гноящимися глазками.

– Домой поедем?

– Поехали, – Ира обернулась, ища ребёнка. – Сонька, иди сюда.

Когда мы разместились в «Ниве», Ирка оглядела сваленное сзади снаряжение.

– В поход собираешься?

– Угадала, – я запустил двигатель. «Мамай в поход собрался…» Доберусь я когда-нибудь до капища или нет? Вечно какие-то ничтожные делишки встают на пути благородной науки. Пора отринуть меркантильные интересы и заняться бескорыстным трудом! Я усмехнулся и мы поехали.

– Что смеёшься? – спросила Ира. Сонька сидела у неё на коленях и с любопытством глядела в окно.

– Да так, о своём.

– Один поедешь?

Я кивнул.

– Скучно не будет? Может меня с собой возьмёшь?

Я покосился на неё и задавил лыбу. Ирка сразу сделала невинное лицо.

– А что такого? Я бы тебе готовила.

– Спасибо, – ответил я. – Но я сам неплохо готовлю.

– Знаю, – вздохнула Ира. – Тебе в походе скучно не бывает?

– Никогда, – соврал я. – И не только в походе, а вообще по жизни.

– А мне бывает, – призналась Ирка и добавила, помолчав: – Без тебя.

Я сделал вид, будто пропустил её слова мимо ушей. Не хватало мне ещё признания в любви. Понимаю, что без мужика нелегко, а в наше непростое время тяжело вдвойне, но я на роль приёмного отца для Соньки не годился.

– Если я куда-то еду один, то не из-за отсутствия компании, – с деланным безразличием отозвался я, решив отныне пресекать подобные попытки в зародыше.

– Очень жаль, – печально сказала Ирка.

Больше она заговорить со мной не пыталась и лишь когда мы заехали во двор, выходя из машины, произнесла:

– Мне очень тебя не хватает.

Я развёл руками и сделал морду кирпичом.

– Жизнь тяжела, – изрёк я заготовленную фразу, – но к счастью коротка.

Ира ничего не сказала и побрела к своему парадному, неся Соньку на руках. Я тихо крякнул. Тоже мне Чио-Чио-Сан! Определённо, надо рвать на раскопки, подальше от этой мелодрамы. «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь». Надо, надо сматываться, к чёрту! Вот ещё урок: не заводи подруг вблизи жилья. Хотя, что уж теперь говорить. Stultus est qui facta infecta facere verbis cupias. [4]

* * *

В квартире было сумрачно и душно, пахло гнилыми экзотическими цветами. По комнате порхали бабочки. Я сидел в глубоком обволакивающем кресле, из обветшалых подлокотников которого свисали длинные пёстрые нитки. Я лениво перебирал их пальцами, наблюдая за Вадиком, даже во время разговора не отвлекавшимся от работы. Был он неряха, неженка и кривляка, но обладал определённым шармом. На любителя. Я к нему был благорасположен.

– Мы условились только, что я поеду с вами, а подробности Давид предложил обсудить позже.

– О каких же условиях шла речь? – как бы невзначай полюбопытствовал я, окидывая взглядом комнату. Она напоминала мастерскую закройщика. На большом столе у стены высились горкой рулоны ткани, валялись многочисленные обрезки, фанерки, планочки и длинные портновские ножницы. Другую комнату занимал инсектарий – стеклянные ящики, в которых словно диковинные плоды вызревали бабочки, совершая внутри куколок таинственные метаморфозы.

– Я помогаю тебе и участвую в экспедиции… как Гольдберг.

– Ясненько, – заключил я.

Фамильное самоуважение этой семейки не смогли уничтожить даже семьдесят лет большевизма. Оно даже выросло и окрепло за эти годы, поскольку основной бизнес Гольдбергов – торговля антиквариатом – только развился. Ну надо же, представитель!

Представитель сидел под тусклой настольной лампой и сооружал стендик с каким-то хитрым названием для своих любимых насекомых. Собственно, стендик должен был в ближайшее время стать миниатюрной Голгофой – Вадик промышлял составлением коллекций. Бабочки, приколотые к пробковой основе, а также орнаменты из крылышек неплохо расходились среди гоняющихся за модой нуворишей.