Золото Севера - [3]

Предстоит проплыть огромное расстояние на лодках по опасной реке, исходить вдоль и поперек правобережную тайгу.

И вот уже в самом начале они столкнулись с первым испытанием.

Потерянного не возместить: здесь не у кого ни купить, ни занять. И Кочева не собиралась скрывать серьезности положения.

— Пока не доберемся до перевалки, будет туго, — сказала Кочева.

Она имела в виду перевалочную базу партии, которую создали заранее, далеко впереди, на берегу Омолона, там, где впадает в него ручей Кошевой. В марте, еще по снегу, туда были посланы на тракторах завхоз и рабочий с необходимым имуществом. Туда перегнали из Щербакова и лошадей — они понадобятся для далеких маршрутов в глубь тайги. Но до перевалки еще недели четыре пути. Теперь большая надежда на охотников — Степана Донатыча и особенно Семена. Про него ходит поговорка: «Олень чует человека за километр, а Семен чует зверя за два километра». А сам Семен о своей страсти к охоте говорит так: «Охота для меня — первое дело на свете. Башку мне отрезай, а ружья не лишай».

Выдавая Семену из скудных запасов патроны, Кочева сказала:

— Будешь отчитываться за каждый патрон как за золото. Ни пуха ни пера!

Назавтра чуть свет Семен отправился на охоту. Ждали его с большим нетерпением. «Нужно хоть что-нибудь на вертело», — как сказал Степан Донатыч. Кроме того, всем было любопытно, что же «ходит-бродит-порхает» в окрестных сопках.

Слава и Юра даже написали Семену «наказ от бродячей таежной комсомольской пары»: «Самое желательное — медведя, не окажется медведя — полдюжины глухарей; неплохо тоже — уток; ну, если не будет вышеуказанного, то хоть кедровок, и уж на самый худой конец — сову и прочую таежную нечисть: была ни была — съедим».

Увидя эту бумажку, Кочева написала внизу: «Лебедей не стрелять! Ни в коем случае!»

Семен возвратился с глухарем и тремя кедровками.

— Не повезло, — ответил он на разочарованные взгляды. Кедровок, правда, можно было и больше взять, так разве это дичь? Барахло!

— При нашей бедности и бородавка прибавка, — сказала Кочева.

Сегодня партия занималась всевозможными хозяйственными делами. Только Степан Донатыч скучал. В руке он держал алюминиевую ложку и то сгибал ее, то разгибал.

— Могли бы найти более производительное занятие, — заметила Кочева.

Она чувствовала, что Сухов хочет что-то сказать. Подошли Слава, Юра, Владик.

— А между прочим, — произнес наконец Степан Донатыч, — будь я начальник партии, я бы все-таки взял в дорогу рацию. «Вот зачем он выжидал, чтобы кто-нибудь подошел, ему всегда нужна аудитория, особенно если он хочет упрекнуть в чем-либо начальника партии».

Кочева запальчиво ответила:

— Вы знаете не хуже меня, что рацию мы не могли взять. Портативных не было, а стационарная очень громоздка — вместо нее нам дали лишний мешок муки.

— И все-таки…

— Ваше «и все-таки» просто упрямство. Рация при аварии тоже могла утонуть!

— …Сейчас связь важнее пуда еды, — закончил Сухов фразу.

— Связь все равно будет (Кочева говорила это уже специально для Славы, Юры, Владика). Не сейчас, так завтра, но будет.

— Вы можете сотворить чудо?

Кочева выпалила:

— В тайге случалось и худшее, но помощь все же приходила, приходила и тогда, когда не было, казалось, никакой надежды. А знаете ли вы, что пятьдесят километров ниже по течению Омолон пересекает самолетная трасса? Они увидят нас. Во-вторых, в это паводковое время по Омолону пройдут два парохода, забрасывая грузы на базы.

Слова Ираиды Александровны произвели впечатление. Она это увидела по лицам.

И ее запальчивость сразу прошла, она подобрела, снисходительно потрепала шевелюру Сухова:

— Степочка, не мучайтесь, прогуляйтесь. Прогулка успокаивает нервы.

Сухов всегда терялся перед снисходительно-ироническим тоном Кочевой и, чтобы не попасть в еще более неловкое положение, ушел. «Будь я начальником партии, я, ей-богу, не догадался бы изучить трассы самолетов и рейсы пароходов. Молодчина Ирка. Только до поры я тебе этого не скажу».

А к Ираиде Александровне вернулось отличное настроение. Она еще долго сидела со Славой, Владиком и Юрой, просто болтая о том, о сем.

«Почему мне с ними так хорошо? А-а, вот: я сейчас особенно почувствовала, что они верят в меня. А Степан? Уязвленное самолюбие: очень хотел поехать начальником партии, да не получилось».

ВЫ К КОМУ ПРИМЫКАЕТЕ?

Потянулись трудные дни. Не было ни щепотки соли, пробовали жевать смолисто-ароматные, кислые, как щавель, мягкие иголки лиственниц.

Несмотря на невзгоды, ходили в маршруты, продолжали искать обнажения пород, описывали их, брали образцы. Забирались в таежную чащобу, продирались через тальники, переходили вброд ручьи, тащились по болотам, взбирались на крутые сопки.

В маршруты обязательно ходили по очереди то Кочева, то Сухов.

В пару себе они брали добровольца. Тот, кто шел в маршрут, получал двойную порцию сухарей (мешок с сухарями был в лодке, на которой плыл Семен Пальченко, поэтому он уцелел). Чаще всех вызывался в маршруты коллектор Владик.

— Ну и дурак, — говорил Семен. — Сколько тех сухарей тебе прибавят, зато сил больше изведешь.

Владик смотрел на Семена с сожалением. Добавочную порцию сухарей коллектор всегда приносил обратно и отдавал своему Рыжику. Рыжик был обыкновенной, добродушной дворнягой, но для Владика Ловинкина он значил многое: Рыжик спас ему жизнь. В прошлом году, когда еще стояли холода, Владику нужно было пробраться в соседнюю партию за сорок километров. Взял продукты, спички, легкий положок, спальный мешок. Снег был крепкий, лыжи скользили легко. Через несколько километров оглянулся, услышав знакомый лай: следом бежал Рыжик. Владик попытался вернуть Рыжика, но собака не слушалась.