Золото Неаполя: Рассказы - [152]
— Да, конечно. Все равно, кто это будет, лишь бы он заикался и говорил долго. А еще — черные круги под глазами, рыжие волосы, нервный тик и сломанный зуб впереди. Мне хотелось бы, чтобы у друзей, которые придут отдать мне последний долг, в какой-то момент возникло желание оказаться на моем месте. Не знаю, понятно ли я излагаю.
— Все понятно. А что касается гроба, какую форму вы предпочитаете?
— Спиралевидную.
— Спиралевидную, я вас правильно понял?
— Именно, в молодости я выступал в цирке, изображал там человека-змею.
— Понимаю. А гвозди с какими шляпками?
— Никаких гвоздей, пусть захлопывается, как автомобильный багажник.
— Желаете какую-нибудь надпись или вашу монограмму?
— Нет, псевдоним, который я вам назову, и уведомление на видном месте.
— Какое же?
— «Открывать здесь!»
— Отлично. Что-нибудь еще по части гроба?
— Да, еще попрошу кнопку электрического звонка, установленного в будке кладбищенского сторожа. Спасибо.
— Пожалуйста. А как насчет памятника?
— Памятник будет в виде черного кота, перебегающего дорогу скульптурному изображению меня самого. Или нет, может быть, лучше установить на могиле говорящие весы, которые привлекали бы внимание посетителей. Люди будут становиться на их площадку и слышать мой голос: «Шестьдесят шесть кило. Сердечный привет и наилучшие пожелания от Джузеппе Маротты. Следите за своим весом, друзья, а для этого почаще приходите сюда». Идет? Я принципиально против моего изображения в мраморе или в бронзе, хотя это, должно быть, и выгодно вашей фирме. Если хотите знать, я вообще противник всякой там монументальности. К тому же памятники сильно увеличивают нагрузку на могилы, грузоподъемность которых, по-моему, весьма ограничена. Вы меня понимаете? Как с точки зрения эстетики, так и в смысле полезности надгробные монументы напоминают мне пресс-папье. Да разве вы сами на своем профессиональном жаргоне не называете их «пресс-покойники»?
— По правде говоря, нет… Но если вы так считаете, то каковы будут ваши пожелания по поводу внешнего оформления могилы?
— Простой камень с высеченными на нем буквами.
— Так. А какой текст?
— Вот в этом-то и загвоздка. Я думаю над ним уже не один месяц. Терпеть не могу набившие оскомину чрезмерные восхваления. Не привлекают меня и какие-либо экстравагантные новшества. Вот на далеких островах мне довелось побывать на кладбищах и повидать там надгробные плиты, на которых высечена разная полезная информация, например, почтовые тарифы, часы работы государственных учреждений и тому подобное. Ах, эти экзотические кладбища с бамбуковыми оградами, где при выходе можно прочитать что-нибудь вроде: «Вы ничего не забыли? Прежде чем выйти отсюда, удостоверьтесь, что вы еще живы».
— Прошу прощения, но я хотел бы напомнить, что жду вашего решения насчет эпитафии.
— Ну хорошо. Наверху в одну строку: «Долго не задерживаться». Посередине: имя и фамилия. А внизу… возможно, какой-нибудь интересный кроссворд или что-нибудь в этом роде для любителей всяких там ребусов и шарад. Что вы на это скажете?
— Если вам так угодно, не вижу в том никаких трудностей.
— Дайте подумать. Не хотелось бы мне обращаться только к узкому кругу людей с определенными склонностями. Я за сюжеты, интересные для всех. Вот, к примеру, можно было бы указать симптомы болезни, от которой я умру, а также фамилию и адрес моего лечащего врача.
— Неплохая мысль. Это все?
— Теперь, кажется, все.
Мы обменялись рукопожатием. Я полюбопытствовал, не слишком ли удивил его своим заказом, и услышал в ответ, что нисколько, ведь у каждого могут быть свои оригинальные намерения по поводу собственного погребения. Мы посмотрели друг на друга, и он вежливо попросил у меня позволения предположить, что мне еще нет и тридцати. Получив утвердительный ответ, он сказал:
— Чему ж тут удивляться? Вы еще слишком молодой и, так сказать, неопытный покойник. В ваши годы кто не мечтает произвести переворот в старом похоронном ритуале и открыть новую погребальную эру. Да только пройдет время, и в пятьдесят вы предпочтете примерно такую эпитафию: «Здесь покоится доктор, кавалер[83] Джузеппе Маротта, приват-доцент университета Павии. С его внезапной кончиной родина, семья и высшая школа понесли невосполнимую утрату и т.д., и т.п.» Вот так, а теперь — прощайте!
Мы поспорили еще некоторое время и расстались довольные друг другом.
Деревья Кьянчано
В Кьянчано меня крайне поразили деревья. Приветливая, ласковая тосканская равнина вокруг городка, населенного лишь четыре месяца в году, полна самых разных деревьев, но есть деревья и деревья: таких, как в Кьянчано, мне не доводилось видеть нигде никогда. Это деревья, которые, кажется, глядят на нас и о чем-то расспрашивают, а мы глядим на них и их расспрашиваем; это деревья, которые хотят говорить с нами и слушают нас, деревья, рассказывающие о себе и расспрашивающие о нас, деревья, которые каются сами и исповедуют нас. Прежде всего стоит поразмышлять о необычайном бытии этих деревьев. Родившиеся и выросшие в сезонном городке, который с середины июня до середины октября заполняется временными жителями, сверкающими автомобилями, утекающими, как вода сквозь пальцы, деньгами, письмами, телеграммами, телефонными разговорами, книгами, газетами и журналами, а потом на восемь месяцев становится пустынным, слепым, глухим и немым, запирается на все замки и засовы и засыпает летаргическим сном, эти деревья, по-моему, без особого труда научились отличать людей, у которых есть корни, от тех, у кого их нет. С первого же дня я ощутил проявление с их стороны той тайной, волшебной дружбы, которую они мне дарили, когда я был ребенком. «Деревья Кьянчано, — чуть было не закричал я, — так вы меня помните?»
Любви людям не хватало во все времена, вне зависимости от того, где они жили и на каком языке говорили. Сегодня, больше чем прежде, брак стал смертельным риском. Мужчина женится и уже тем самым порождает потенциальную вдову.Герой спектакля понял, что истинное его призвание — утешать вдов. Одинокие женщины, утратившие счастье семейной жизни, жаждущие утешения — настоящее золотое дно. В спектакле дается точная схема того, как можно разбогатеть, занимаясь «женоутешительством». А утешенные вдовушки стремятся заполучить утешителя в мужья, и одной это даже удается.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.