Золото Неаполя: Рассказы - [142]

— Это не человек, а сам дьявол, — сообщал всем на следующий день булочник, который сквозь щелку своего укрытия наблюдал за всеми перипетиями этой необычайной дуэли. А когда запыхавшийся и взмокший Бык решил взяться за револьвер, глаза и руки подвели его. Дон Элиджо на это и рассчитывал. Он как вкопанный замер на месте. Дон Грегорио выстрелил, а Рыжий спокойно прикуривал сигарету. Так рождаются мифы. Пули разбили стекла и угодили в ставни, Дон Элиджо стоял и курил. Он услышал щелчок курка, осечка, не спеша взялся за свой пистолет. Дон Грегорио пытался укрыться в доме, но, получив шесть пуль в лодыжки, плюхнулся на живот.

— Прекрасно, — прошептал дон Элиджо, касаясь кончиком блестящего ботинка щеки противника. — Я тебя для этого и пощадил. В таком положении ты впредь будешь встречать меня — на коленях. Понял?

— Слушаюсь, — простонал дон Грегорио, навсегда теперь хромой и покоренный.

Он стал прислужником Рыжего, приносил ему с рынка самые свежие продукты, заботился о нем, как нянька, испытывая при этом патологическое удовольствие быть живым свидетелем величия человека, который унизил его.

Если мне память не изменяет, дон Винченцо в том же 1920 году освободился от крупнейших главарей районов Монтекальварио, Порто и Сан-Фердинандо. Он считал, что грешно держать эти районы раздельно. Действовал ли он так ради своих биографов, которые сидели в тавернах, рыбачили на молах, беседовали на перекрестках, располагались на верхних палубах? Он хотел завоевать авторитет, который попортил бы кровь всем любителям сражений и подогрел бы чувственность в его женщинах. Поздним вечером накануне предстоящего события, когда они ехали в коляске по улице Партенопе, он поделился с другом своими планами. Произнесено было всего несколько слов, приправленных запахом водорослей и туфа, который долетал до них со стороны замка Кастель-дель-Ово. Дон Элиджо погладил подбородок и сказал:

— Я тоже пойду туда.

Дон Винченцо чуть заметно стиснул челюсти.

— Давай договоримся, — объяснил дон Элиджо. — Я буду прикрывать тебя с тыла.

Дон Винченцо ласково, но твердо возразил:

— Никто не будет прикрывать меня с тыла.

— Но… — заикнулся было дон Элиджо.

— Дорогой кум, выслушай меня, — прервал его дон Винченцо. — Если я говорю «нет» тебе, ты знаешь, это твердое «нет».

— Ладно, — ответил дон Элиджо, закрывая глаза и отдаваясь на волю мерному покачиванию слишком мягких из-за какой-то неполадки колес экипажа, сладостному, как детские качели.

Три главаря — жертвы, намеченные доном Винченцо, — собрались на следующий день в кафе на улице Нардонес. Они должны были прекратить свою деятельность (хозяин кафе потихоньку плакал от радости, поздравляя себя с этим событием). С испанской спесью обсуждали они подробно этот вопрос, взвешивая каждую фразу, прежде чем ее произнести. Посетители кафе под давящим влиянием их взглядов мгновенно испарились. И правильно сделали. Внезапно с левой стороны раздался металлический скрежет. Это вошел дон Винченцо и опустил за собой жалюзи. Именно это имел он в виду, когда говорил дону Элиджо: «Никто не будет прикрывать меня с тыла».

— Что за дьявольщину вы тут устроили? — воскликнул главарь района Сан-Фердинандо. — Мы ведь беседуем здесь.

— Без моего на то позволения?

Целый месяц жители улицы Нардонес разглядывали покореженные и продырявленные жалюзи, восстанавливали в памяти и воспевали все этапы этой знаменательной встречи. Дона Винченцо отправили в тюрьму, а его противники — хотите верьте, хотите нет — искалеченные в пух и прах, попали в больницу, где лежат те, чья песенка уже спета.

О роскошных обедах, которые ежедневно получал дон Винченцо в тюрьме Поджореале, заботился дон Элиджо. Он также опекал великолепную любовницу дона Винченцо. Он отворял настежь стеклянную дверь нижнего этажа (чтобы все могли их видеть), садился чуть поодаль, словно статуя, и молча, спокойно курил. Как-то раз вечером, когда улица внезапно опустела, а бамбуковая занавеска прикрыла их, донна Кончетта Фрецца прильнула к дону Элиджо и попыталась соблазнить его. Рыжий свалил ее на пол сильной пощечиной. Когда вернулся из тюрьмы дон Винченцо, страх заставил донну Кончетту очернить его друга, чтобы самой выпутаться.

— Неправда, — сказал дон Винченцо и, как мне это ни прискорбно сообщать, дважды свалил ее на пол увесистыми оплеухами.

Год спустя, осуществляя покорение пригородных районов Неаполя (Джулиано, Маринелла и Секондильяно), дон Элиджо был обстрелян пулеметной очередью из сарая для соломы. Двадцать санитаров вынуждены были стеречь дона Винченцо, чтобы он не ворвался в операционный зал больницы «Пеллигрини». Он, конечно, нашел стрелявшего. Это был деревенский главарь, которого повсюду сопровождала огромная свирепая сторожевая собака, она могла испугать самого льва. Имя этого человека было дон Эудженио Пика.

— Подойди к нам, — сказал дон Винченцо, двигаясь ему навстречу.

Пика закопал оружие по вполне понятным причинам. Он снял с собаки ошейник и приказал:

— Взять его!

Еще до сих пор помнят об этом в Порта-Пиккола-ди-Каподимонте. Какой-нибудь семидесятилетний старик голосом, словно читающим строки Гомера, скажет вам: «Я это сам видел». Господи Иисусе! Дон Винченцо, упавший от толчка этого зверя, схватил его и, опередив на одно мгновенье, вонзил свои зубы ему в горло, вгрызаясь все глубже и глубже. Бедная собака. Бедный дон Эудженио Пика. Хотел бы я иметь дар сказителя или аэда,