Золото на крови - [11]

Весь вечер Цыбуля и Потапов рассказывали байки и легенды про Селиванова, а потом я долго не мог заснуть, мне казалось, что эта сволочь Федька непременно прийдет, чтобы зарезать безмятежно храпевшего Андрея. Забылся я лишь под утро и весь день чувствовал себя вареным и несъеденным под пиво раком.

Разборку с Андреем Федька-Гарик все-таки устроил, но дня через три. Я случайно заметил, как они перед обедом отошли за ближайшие кусты, и потихоньку последовал за ними. Остановились они на небольшой полянке метрах в пятидесяти от столовой. Андрей стоял ко мне спиной и, судя по позе, молчал. Зато его визави, как всегда, полуголый, возбужденно махал руками и что-то яростно говорил Андрею, тыча себя в грудь большим пальцем и частенько проводя им же по-своему горлу. Кончился этот недолгий разговор вполне логично. Федька замахнулся, но Андрей подставил свою левую руку, перехватил его удар и врезал прямой правой в лоб уголовнику. Мгновенно скопытившись, кладовщик даже не сделал попыток подняться. Я встретил Андрея на краю поляны.

— А, Юра… Пошли обедать, — сказал он, обнимая меня за плечи.

В этот раз он был предельно спокоен, даже весел. Я оглянулся через плечо. Федька пытался встать, но его откидывало назад, словно кто-то невидимый опять толкал его на землю.

— Что это с ним? — спросил я, кивая в сторону кладовщика.

— Да, фраер дешевый. Доходяга, а туда же: «Отойдем, ты из тайги живым не выйдешь, клык даю», — Андрей гнусаво передразнил Федьку и по блатному растопырил пальцы. Я невольно рассмеялся.

— Хорошо ты ему влепил.

— Я же семь лет боксом занимался, еще с суворовского. Первый взрослый. Чуть-чуть до кандидата не дотянул.

После этого Федька немного успокоился, только волком смотрел на всех, да порой по лицу его пробегала истерическая судорога. Артельщики перестали его бояться и начали допекать за безделье. Гарик начал от них прятаться. Сначала он уходил принимать свои солнечные ванны в лес, а когда оттуда выжили комары, просто стал дрыхнуть в вагончике.

А к Андрею пристала кличка «Лейтенант», и она даже как-то льстила его самолюбию.

Это произошло еще в первую неделю, потом все притерпелись, и осталась одна только работа, работа и работа.

ТАЕЖНЫЙ БЫТ

Время за работой текло однообразно. Каждый день казался бесконечно длинным, а тем более что он шел на прибыль и ночь становилась все короче и короче. Зато недели мелькали с необыкновенной быстротой. Запоминались они не выходными, их у нас просто не было, а банями по субботам. В честь этого даже отряжали одного из промывальщиков в банщики. Пару раз приходилось и мне быть в этой роли. Ничего сложного там не было. Баню плотники соорудили около реки, на самом обрыве. Небольшой такой сруб с покатой крышей и низенькой дверцей.

Топилась она по-черному. Прямо в земляном полу вырыли яму, выложили ее крупными булыжниками и среди них разводили костер. Над ним на треноге ставили большой чан с водой. Дым от костра уходил в дверь, и в первую же субботу я понял, почему эта баня называется черной, вляпавшись ладонью в сажу на стене.

Обязанности банщика состояли в том, чтобы натаскать воды в чан и бочку рядом с баней, нарубить дров, притащить из тайги сосновых лап на пол, для чистоты и запаха, развести костер и раскочегарить его до такого состояния, когда раскаленный до красноты камень превращал пролитую на него воду в небольшой атомный взрыв. При этом надо было опасаться угарного газа. В первый раз я с непривычки хватанул его сполна, и голова у меня трещала еще и на следующий день.

Да, чуть не забыл! Веников приходилось заготавливать штук тридцать, это на двадцать-то человек! Еще бы, заядлых парильщиков в бригаде хватало. В первую очередь шли самые остервенелые: Иванович, Потапов, Андрей. Всего в бане помещалось шесть человек. Остальные ждали на улице, в самом большом в этом мире предбаннике: от Урала до Камчатки. Все они с завистью прислушивались к взрывам пара и реву довольных артельщиков. Неизменно кто-то из второй очереди поднимал крик:

— Эй, хватит поддавать, нам-то жар оставьте!

Кончалось все тем, что дверь распахивалась, и малиновые парильщики с пятнышками прилипших листьев с уханьем и стонами бежали к реке, с ревом погружаясь в ледяную даже летом воду Катуги. И все это было не просто так. Первый, кто выскакивал из бани не выдержав пара, автоматически переводился во вторую шестерку, а оттуда один поднимался к ним, в «высшую лигу». Кандидатуру счастливчика обсуждали чуть ли не всей бригадой, с жуткими матюгами и до хрипоты.

Вернуться обратно в парилку первой шестерке было уже не суждено, после речки домывались в «предбаннике», тут же стирали и нехитрое белье. А тем временем следующая шестерка с завистью кричала:

— Эй, хорош борзеть, оставьте нам парку!

Замыкал помывку Федька, на удивление не жаловавший баню. Посидев минут пять в бане, он опрокидывал себе на башку таз с водой и на этом кончал все гигиенические процедуры. Я никогда вперед не лез. Что делать, в детдоме мы обходились простым душем, так же было и в нашем затрапезном гарнизоне в армии, а привычка — штука страшная. Но как-то раз пришлось и мне попариться в первой шестерке.