Он исчез в подъезде. Тотчас во тьме пропала «Тойота». На заднем сиденье тяжело сопел дядя Леша, зато на душе у мальчика было легко и светло. Он выручил друга. «Мелкому» Сане брат купил мороженое, чтобы не распускал язык.
— Долго сегодня ездили, — недовольно произнесла вернувшаяся домой Елена Викторовна, — случилось что-нибудь?
— Колесо меняли, покрышки никудышные, — не моргнув глазом солгал сын, — покупать новые необходимо.
— Одни расходы с машинами, — скорбно поджала губы матушка, — горючее, запчасти, резина, налоги. Никаких денег не напасешься. Где Алексей?
— У него голова болит, спать пошел.
…Спокойно дышит во сне Степка. Снятся мальчику знаменитые чайные клиперы с наполненными ветром белоснежными парусами. Грезятся табуны прекрасных лошадей. Он подарит одну из них дяде Леше, когда подрастет. Волшебным видением приходит во сне красивая девочка с распущенными волосами…
А впереди целая жизнь.
17.10 – 29.11 2005 г.
1
Гигантской допотопной черепахой драга выползла на песчаную отмель и обсохла, не сумев вернуться в родную стихию. Ковши транспортера в последнем усилии вгрызлись в подошву дюны и завязли в ней. Разрушенная промывочная установка угрюмо маячит среди галечных отвалов, не дождавшись прихода воды. Жизнь на плавучей фабрике замерла навсегда!
Я давно хотел осмотреть драгу, но мешал запрет отца. В окрестностях бродят оголодавшие за зиму медведи, которым сложно прокормиться в начале колымского лета. Звери стали непредсказуемы, и встреча с ними небезопасна.
С утра предок с опробщиком ушли на вскрываемый полигон проверить содержание золота, и я немедля отправился к брошенной промустановке. Артель наткнулась на нее случайно. Пески здесь промыли в конце пятидесятых годов, никто не помнит о списанной и оставленной в тайге драге.
Любопытство пересиливает страх перед косолапыми, я подбадриваю себя мыслью, что медведь днем на человека не нападет. На полевом стане скука. Взрослые работают по двенадцать-четырнадцать часов, я жалею, что навязался с отцом в командировку.
Неутомимо палит раскаленное солнце. В отличие от прохладного дождливого побережья +30°–35° на Колыме — постоянное явление. Вдоль заросшей тропинки столбиками застыли евражки, сложив лапки, точно монахи-капуцины. В тополиной рощице отсчитывает годы неугомонная кукушка. Плотное облако комаров колышется надо мной, и я нащупываю в кармане флакончик дэты.
Приближаюсь к проржавевшему, обветшавшему судну. Внезапно на нем раздаются глухие металлические удары. Кого, с какой целью сюда принесло? Обогнув драгу, крадусь вдоль борта в густом ольховнике. Звуки ударов затихают, и охрипший мальчишеский голос спрашивает:
— Всю заплату срубать?
— Всю! — категорично подтверждает тенорок. — Тут работы непочатый край. Стыки сваренных труб, броня скруббера, заплаты, палуба…
— Я два пальца себе раскровянил, — понуро извещает обладатель хриплого голоса и умолкает.
Поднявшись по склону отвала, я нахожусь на уровне палубы драги. Осторожно раздвигаю ветви ольховника. Странная картина предстает передо мной.
Четверо подростков самозабвенно трудятся над проржавевшей обшивкой плавучей фабрики. Они вооружены молотками, зубилами, ножовкой по металлу и прочим слесарным инструментом. Девчонка с ярко-рыжими волосами, повязанными косынкой от пыли, с бледным худеньким личиком старательно скребет и шаркает рифленую палубу судна. В ее руках — металлическая щетка из распущенного троса и метелка.
— Ржавчину до блеска выскребай! — командует худенький, заморенный подросток с прилипшей к губе папиросой. Он выхватывает у девочки щетку и деловито елозит по решетчатой ржавой палубе. Симпатичная девчушка кротко лупает глазами и согласно качает головой.
Шкет, обладатель тенора — видимо, вожак, и остальные беспрекословно подчиняются ему.
Светловолосый крепыш срубает зубилом наваренную на трубу заплату. Кучерявый брюнет бережно выскребает и собирает в ковшик песок из невидимой щели. Вожак, чертыхаясь, пилит ножовкой трубу. Подростки на вид мои ровесники.
Подгонять никого из компании не приходится. Каждый работает усердно. Блондин, в очередной раз угодивший молотком по пальцам, не издает ни звука. Чернявый археолог с непостижимым упорством извлекает песчинки из щели. Девчушка отирает капли пота, беспрерывно скребет и метет рифленый металл.
— Попить бы! — самой себе жалуется она.
Шкет, с завидным упорством выпиливающий стык труб, соглашается;
— Перекур, пацаны!
Ребята рассаживаются на палубе, с удовольствием пьют воду из фляг, вкусно умываются. Напившись, они подставляют лица налетевшему прохладному ветерку и блаженно замолкают.
Молчание нарушает худенький брюнет, обращаясь к главарю:
— Пашка, может, здесь и нет ничего? Без малого полвека минуло: дожди, снег, ветер! Вдруг смыло его?
— Чепуха! — категорически отмахивается Пашка. — Золото воды не боится, оно никаким дождям не поддастся!
— Намыть бы стакан? — мечтательно улыбается девчушка.
— Золотинка… стакан… Губу раскатала! — поддевает Пашка. — В стакане килограмм золотого песка, прикинь! В бутылке из под шампанского восемнадцать килограммов. Нам бы подфартило патрон шестнадцатого калибра намыть. Четко выверено, в гильзе сто сорок граммов.