Золотинка - [3]
Минут десять спустя от ручья вернулась с полными ведрами соседка. Тяжело дыша, подъем был крут, она перешла улицу и остановилась перед своей калиткой.
— Доброго здоровья. Катя, — поздоровался отец.
— Здравствуй, Федя! Когда вы, мужики, послезаете с печи и запустите водопровод, плечи ноют, руки отваливаются. Это же надо такую пропасть воды из-под горы натаскать. Для стирки, мытья, скотины, для готовки пищи…
— Иду осмотреть водозабор, Катя. Бог дает на следующей неделе запустим, — утешил соседку отец, — сейчас нельзя, замерзнет.
Впереди мужчины с мальчиком трусил Рекс. Он не обращал внимания на бесновавшихся за заборами цепных собак. Дворовым псам было завидно собрату, вольно гулявшему без привязи, и они неистовствовали за изгородями.
Обойдя здание торговой базы, отец и сын начали подниматься по пологой долине. По ее дну весело журчал ручей. Он огибал поселок стороной. Зимой и весной жители брали воду из другого ручья под названием Веселый Ключ.
На излучине ручей вымыл глубокую бочажину. Поселковые мужчины расширили, обустроили яму и смастерили водозабор. Всем поселком добывали трубы, тянули водопровод, делали разводку по дворам. Из-за значительной разницы высот вода текла самотеком с хорошим давлением. Осенью трубы осушали, приемник поднимали и ждали следующей весны.
Края бочажины сковал лед. В центре промоины вращались, взметались, кувыркались струи неугомонного ручья. Он настойчиво и методично подтачивал забереги и скоро рукотворный пруд освободится ото льда. Отец отодрал от приемника промерзшую мешковину, проверил несколько колен труб, все было в порядке.
— Папка, на полянах пропасть прошлогодней брусники, я уже оскомину набил, — сын протянул отцу пригоршню перезимовавшей ягоды. Ладони и физиономия мальчика были заляпаны брусничным соком.
— Жаль бидончик не догадались взять, — посетовал отец, — до школы полтора часа, пошли обратно.
Они вскарабкались на крутой склон оврага и задержались среди зарослей карликовой березки, тальника, багульника, низкорослого стланика. Высоко, у гребня марчеканской сопки, сверкали в лучах солнца обломки самолета.
— Почему летчики так сильно промахнулись, до вершины еще далеко, — спросил Сережка отца.
— Ночь, сильный туман, — помолчав, ответил тот, — не забывай, мы живем у моря. В Магадане с весны до осени туманы.
— Ты ходил к самолету, папа?
— Нас по тревоге поднимали для спасения пассажиров и охраны места катастрофы от мародеров.
— Кто это мародеры?
— Преступники-грабители мертвецов, не хочется и вспоминать. Я во время войны насмотрелся на разбитые самолеты. Специальная авиадивизия перегоняла самолеты из США в СССР. Некоторые не долетали, их и по сей день не нашли…
Уличная кодла собиралась по вечерам у братьев Копытиных. Братья Володя и Женька соорудили на задах усадьбы неказистую хибару из досок, засыпали простенки опилками и жили там с весны до осени. Владимир успел отсидеть по малолетке пару лет, младший Женька с юношеским рвением стремился не отстать от брата. Родители умерли и Женька жил на иждивении старшей сестры Зинаиды. Похождения братьев она не жаловала, но как выгнать? Родня!
По характеру и внешнему виду братья сильно разнились. Сангвиник, рассудительный Володя по кличке Копыто, был ниже среднего роста, коренаст, белобрыс. Женька, по прозвищу Сявый, роста был высокого, сутуловат, худощав, темноволос. Взрывной, неуправляемый Сявый кратчайшей дорогой шел к отсидке, и его удерживал только старший брат.
Отбыв положенное по закону. Копыто сделал вывод: залетать по пустякам не стоит. Для вида он вел жизнь чинную, устроился на работу токарем, ни шатко ни валко посещал вечернюю школу. Для уличной кодлы Володя вел курс блатной жизни, рассказывал уголовные мифы, разъяснял воровские термины, поощрял драки и кражи. Подталкивая пацанов на проступки, подлости, вожак готовил их к делам посерьезней, а в открытую опытный Копыто мальчишек на правонарушения не подзуживал.
Управление уличной кодлой взял на себя шестнадцатилетний Женька. Он ни в чем не знал меры, и старший Копытин часто одергивал братана. Постоянно вооруженный кастетом и финкой-пером, Сявый грозился при случае пустить их в ход. Окрестная шпана боготворила братьев.
Ватага пацанов-кодла росла дикой травой-сорняком. Липкая, как репей, колючая, точно шиповник, жгучая, словно крапива, живучая, будто пырей. Школой кодлы была улица, наставниками — приблатненные старшие подростки и урки, религией — неписанные воровские законы-понятия, искусством — уголовные легенды и блатные песни.
На сегодняшнем «уроке» ликвидации уголовной безграмотности Копыто решил рассказать о татуировках.
— Пацаны, прежде чем потолковать о наколках, хочу завершить вчерашний разговор… Слово Вор, как и Бог, пишется с заглавной буквы, — он сделал прочувственную паузу, давая время малолеткам оценить значимость сказанного и продолжил, — татуировки — дело тонкое. Они своеобразная биография носителя.
«Заедет» к примеру в хату-камеру «бродяга», и бывалые братки сходу определят его масть.
— Как понимать слово масть, — перебил его один из мальчишек.
— Масть — воровское ремесло, специальность. Есть «медвежатники», «щипачи», «форточники», «ломом подпоясанные», «фармазоны», «деловые» и другие. О мастях в другой раз, сегодня у нас базар о татуировках.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.
Группа ученых в засекреченном лагере в джунглях проводит опыты по воздействию на людей ядовитых газов, а в свободное время занимается рыбалкой. В ученых не осталось ничего человеческого. Химическую войну они представляют как полезное средство для снятия демографического давления, а рыбалка интересует их больше, чем жизни людей.
«Гость», составленный из лучшей путевой прозы Александра Гениса, продолжает библиотеку его эссеистики. Как и предыдущие тома этой серии («Камасутра книжника», «Обратный адрес», «Картинки с выставки»), сборник отличают достоинства, свойственные всем эссе Гениса: привкус непредсказуемости, прихотливости или, что то же самое, свободы. «В каждой части света я ищу то, чего мне не хватает. На Востоке – бога или то, что там его заменяет. В Японии – красоту, в Китае – мудрость, в Индии – слонов, в Израиле – всё сразу.