Золотая змея. Голодные собаки - [95]

Шрифт
Интервал

* * *

Тяжесть судьбы была огромной, как земля или небо.

Пищи стало мало и в усадьбе. Зерна в амбаре почти не осталось, а от страха казалось, что его и вовсе нет. И вот однажды вечером на белые тарелки положили по две дряблые картофелины и по кусочку темного, жесткого мяса.

Дон Сиприано медленно жевал, сидя во главе стола. Он сжал виски обеими руками и втянул голову в плечи. В последнее время он был зол и очень неразговорчив. Вероятно, чувствовал свою слабость и беспомощность. Донья Хулиа сидела против него и кормила ребенка грудью, а донья Кармен, дон Ромуло и Обдулио вяло цедили слова. Только бабушка, добрая старуха, немало повидавшая на своем веку, живо припоминала, какие прежде случались засухи и как в конце концов приходили дожди. Два года подряд засуха бывала, а три — никогда. Значит, будущей зимой пойдут обильные дожди.

Вот что она рассказывала:

— … Год стоял ужас какой голодный. Я тогда еще девочкой была. Люди издалека приходили просить подаяния. Просят, а дать нечего. Хозяйкой у нас была сеньора Роса. И вот однажды вечером пришла какая-то женщина, а за ней семенил ослик. Пожилая такая… Говорит она сеньоре Росе: «Матушка, я давно хожу и ничего не нашла. Самый младший у меня умер, потому что нет молока. И остальные умрут. Вздулись у них животы, а один даже землю стал есть… Ради бога, дайте мне что-нибудь…» И сеньора Роса растрогалась — приказала дать ей четыре алмуда овса. Больше осел все равно бы не увез, такой он был худой. А женщина эта потащила осла и вдруг — встала посреди поля, упала на колени, руки к небу воздела и стала бога благодарить — кричит, слезами заливается… В том году появились и воры. И кровь пролилась… Помню, как-то…

Неистовый собачий лай прервал рассказ бабушки. Целая стая псов ворвалась в столовую, злобно рыча и скаля клыки. Глаза их сверкали в свете лампы. Дон Сиприано, дон Ромуло и слуги пинками и палками выгнали непрошеных гостей.

— Вон, вон отсюда!..

— Вон, подлые твари!..

Собаки рычали, пытались укусить. Рафлес и вся свора залаяли в чулане. Чутин, которого не запирали, так как он никогда не дрался с голодными собаками, позабыл на время о своем племени и, встав на сторону хозяев, смело бросился на пришельцев. Сеньора Кармен испуганно крестилась, младенец плакал. Один из бродячих псов все-таки укусил Путина, но им всем пришлось убраться, а кое-кого и покалечили. Тогда-то дон Сиприано и решило этим покончить. После ужина он взял фонарь и вместе с Педро, своим слугой, обошел окрестности усадьбы, разбрасывая по земле кусочки мяса.

Когда потухли огни, собаки вернулись и, ведомые тонким чутьем, пошли по следу людей, подбирая их нежданное угощение.

* * *

Наутро снова встало жестокое, прожорливое солнце. Иссохшая земля растрескалась, знойные лучи пропекали ее насквозь. И повсюду — вдоль тропинок, в сухой эвкалиптовой роще, на дне расщелин, куда занесла отравленных собак смертельная жажда, — они гибли, тяжело дыша. Многие уже не двигались, глаза их остекленели. Над ними медленно кружили хищные птицы, садились на костлявые трупы, выклевывали глаза. Стервятники всегда так делают. Быть может, глаза им больше по вкусу, а может, они спешат погасить последний тревожный след жизни. Потом черные клювы вспарывают брюхо, и начинается пир. Над холмами, вдоль всей пуны, зловеще кружили хищные птицы, чаще — темные, реже — красноватые. Они жадно глотали, останавливаясь, ероша перья, хрипло горланя, вырывали друг у друга добычу. Когда прилетал кондор, другие стервятники отходили на почтительное расстояние, и царь хищных птиц клевал один, пока не насыщался. Наконец он тяжело взлетал в воздух, и тогда остальные опять брались за добычу.

Повсюду стоял тошнотворный запах, точно сама земля разлагалась. В низине — бездыханный, со вспоротым брюхом — лежал Самбо. Один из его соплеменников, еще живой, но уже обреченный, с трудом подполз к нему, тихо скуля. Это был Косматый, который, по-видимому, не попробовал угощения дона Сиприано. Может, он не узнал безглазого, растерзанного Самбо? А может, ему было все равно? Скорей всего, так. Он поколебался немного и стал рвать и глотать темное, окровавленное, должно быть, горькое мясо. Потом отполз в сторону. Стервятники, которые отступили было при виде странного сотрапезника, набросились на труп, и снова начался зловещий, кровавый пир.

Косматый слабо заскулил. В его желтых, помутневших глазах вспыхнуло и погасло предсмертное отчаяние. Он протяжно завыл и умер, вытянув лапы, точно пытался бежать.

Не одного его постигла такая участь. И другие собаки пожрали своих собратьев, а с ними — и яд дона Сиприано. Но недаром у псов зоркие глаза и тонкое чутье. Многие есть не стали — и спаслись, если это можно назвать спасеньем: им оставалось умереть медленной смертью или съесть, рано или поздно, предательское угощение. Дон Сиприано все разбрасывал по полям кусочки отравленного мяса.

Один из арендаторов пришел в усадьбу и сказал:

— Не морите собак, хозяин. Кто будет потом сторожить стада? Сейчас они только воют, и то отпугивают диких зверей…

Хозяин ответил:

— Пускай мрут, дурак. Зачем им мучиться? Лучше уж сразу…


Еще от автора Сиро Алегрия
В большом чуждом мире

Перуанский писатель Сиро Алегрия — классик латиноамериканской литературы XX века. Книга его — и реалистический роман, и настоящий народный эпос. Это грустная и величественная история многострадальной индейской общины, нерасторжимо связанная с миром перуанских легенд. Трагический пафос книги сочетается с ощущением надежды, живущей в высоком благородстве главного героя индейца Росендо Маки, в терпении и мужестве индейцев и в суровом величии древней страны.


Рекомендуем почитать
Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Охотник на водоплавающую дичь. Папаша Горемыка. Парижане и провинциалы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».


Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».