Золотая трава - [15]

— Никогда не видывал подобного штиля, — говорит Ален с легким смешком. — А вода под килем — словно свинец. Можно устроить на «Золотой траве» шабаш ведьм, и все равно судно ни на йоту не сдвинется.

Но Пьер Гоазкоз его не слышит. Он продолжает вслух тот внутренний монолог, который складывался в его уме часами и наконец нашел слова для самовыражения.

— Мне необходимо было дотронуться до кого-нибудь. С тех пор как этот дьявольский удар нас поразил, нам некогда было подумать друг о друге. Это и меня касается, а как раз я-то и обязан заботиться о ваших жизнях. Ведь не только моя шкура и кости удержали «Золотую траву» наперекор всем стихиям. На эту борьбу потребовалась вся моя смекалка. Я пытался вдохнуть свою волю в эти злосчастные доски, заставить травель-мачту подчиняться всем моим движениям. Я едва различал всех вас, а вы тоже старались изо всех сил. У меня же было такое чувство, будто вы — не намного значимее, чем все остальные приспособления на моей барке, более послушные моему голосу. Я отлично знаю, что судно важнее людей, люди не идут в счет — не так ли?

— Нельзя спасти людей, если не спасешь сначала судно. Это нам всем отлично известно. И каждый из нас думал сперва о себе, прежде чем подумать о вас. Мы с вами квиты, командир.

— Не называй меня командиром!

— Простите, Пьер Гоазкоз, это вырывается у меня иногда, если я не слежу за собой. У других тоже вырывается. За исключением мальчугана Херри, который слишком юн и не знает, возможно, что вы командовали кораблем во время войны четырнадцатого года. Ваш корабль был, правда, невелик, но — из железа и с пушками.

— Это — в другой жизни. В настоящей же я — так называемый хозяин-рыбак. Это — не лучше и не хуже, но о том, кем я был прежде, не должно идти речи.

— Я знаю, отец предупреждал меня. Но иногда я бываю легкомысленно рассеян. А уж после того, что мы вынесли…

— Приблизься, сынок, где ты?

— Рядом с тобой, можешь потрогать. Твоя рука лежит на моей ноге.

— Значит, это твою ногу я держу? А мне казалось, что я уцепился за весло. В тебе не чувствуется никакого тепла.

— Его осталось ровно столько, чтобы я еще жил. Но тебе, Пьер, обязательно надо немного поспать. Море и ветер утихли. Воспользуйся затишьем. При первом же дуновении необходимо найти способ вернуться. Один лишь ты способен разобраться в туманном месиве и понять, где мы находимся.

— Надо бы попробовать поспать. Но мне это всегда дается с трудом. К тому же я исчерпал в борьбе все свои силы. Усталость — это из-за возраста, ему не по зубам стычка со стихией, вот он и навалился на меня всей своей тяжестью. Я словно отрешен от своего тела. Мне хорошо. Какие повреждения на носу судна?

— По-моему, их не слишком много. Треснуло вверху правого борта. Если волнение возобновится, нас затопит. Но на это не похоже. Океан — мертв, небо — мертво. Приходилось ли тебе видеть, чтобы подобная буря стихала разом?

— Нет. Мне не привелось видеть океан в таком состоянии. Все началось неожиданно, и с каким неистовством волны подбрасывали «Золотую траву», а потом и небеса пришли в действие, ветер накидывался на нас со всех сторон, он никак не мог найти точного направления. Временами, вспомни-ка, ветер дул с противоположных сторон, океан так содрогался, что можно было подумать о землетрясении.

— Кто знает? Может быть, оно и произошло на берегу!

— Возможно. Сколько бы раз ни привелось пережить бури, причем самые разнообразные, всегда остаешься неучем.

— Правильно. Если кто-нибудь осмелится сказать мне, что изучил эту миску с соленой водой, как свою жвачку, я подниму его на смех — утру ему нос. Но, постой, поскольку я заговорил о носе, пари держу, что «Золотая трава» уткнет еще свой нос в берег. Несколько часов тому назад я бы не говорил об этом столь уверенно.

— А ведь это было прекрасно, Ален Дугэ!

— Прекрасно! Что же было такого прекрасного? Лично я с удовольствием избег бы подобной прекрасности. Ты иногда говоришь странные вещи.

— Я знаю. Мы чуть-чуть не пошли ко дну, когда я остановил судно, чтобы спустить паруса, после того, как мы потеряли фок-мачту. Но я не мог поступить иначе. Надо было рисковать. А что сделал бы ты на моем месте?

— Не знаю. Это — не моя обязанность. Ведь командуешь-то ты.

— Вот я тебе и приказываю, дуралей, сказать мне, что бы ты сделал?

— Всего скорее пошел бы ко дну. Все произошло так быстро и так странно. Ты маневрировал, как должно. Возможно, я и поступал бы так же, только менее ловко. Не попрекай себя, Пьер, ты — всегда самый лучший. Таким ловким моряком, как ты, был разве что мой отец. И то говорю это только потому, что я его сын.

— Твой отец был достаточно мудрым человеком. А я всего лишь морское животное. Отлично знаю, что обо мне говорят: «Пьер Гоазкоз чует рыбу, как охотничья собака чует дичь. Чутье ведет его на сардины. И он прямиком отправляется точь-в-точь куда надо. И находит. Никогда не возвращается порожняком. Если хочешь хорошо заработать при дележе добытого в море — нанимайся на «Золотую траву».

— Так говорят, и это — сущая правда.

— Но ведь Пьер Гоазкоз чересчур рискует, уходя в самую даль океана. Он не считается ни с ветрами, ни с небом, всегда отъединяется от флотилии, наполняя свои сети на опустевшем морском просторе. Если хочешь умереть на суше, не связывайся с «Золотой травой».