Золотая Трансцендентальность - [30]

— Сигналы направленные?

— Да, насколько я понимаю. Из массива Ксенофона передавались призрачные частицы.

— Передавались куда?

— Увы, не знаю.

— Дружище, мы же договаривались — ты это выясняешь, пока мне надирают зад.

— Я понял природу сигнала только после того, как Ксенофон начал бахвалиться технологическим прогрессом. Проявитель частиц — устройство, с которым ни я, ни кто-либо ещё в Золотой Ойкумене не знаком, и пока вы там грохотали, мне пришлось новые виды датчиков изобретать. Я знаю, что сигналы регулярные, и нейтрализаторы до сих пор тянут топливо — заряжаются перед следующей передачей. В рассудке корабля осталась управляющая программа, но её расшифровать не смог, она в этом надрациональном формате. Передача направленная, так как и в навигационном массиве что-то кораблём подруливает, так что я надеюсь со следующим сигналом — и в этом мой второй довод повременить с разборкой — отследить получателя.

— Устранён Ксенофон. Софотека Ничто, значит, ищем.

— И — если не ошибаюсь — Молчаливого Феникса, или на каком там корабле они пожаловали.

— Так ты ему не поверил?

— Не больше чем ты, Маршал. Рать врага обильна. Идём! Перед следующей передачей нужно многое обсудить.

Аткинс провёл взглядом с окровавленного тела на размозжённые плиты под ногами:

— Где тут ополоснуться можно? У меня кровь ядовитая, не хотелось бы тебя оружием задеть.

— Уважаемый сэр, есть ли у вас хоть что-нибудь невооружённое?

— Один орган. Оставлен как есть — для укрепления боевого духа.

— Ладно. Пойдём на главный мостик. Там и тело моё найдётся, и одежда, и биостерилизаторы, и антинанотоксины.

— А это тогда что, если не главный мостик?

— Это мостик запасной. Стал бы я под удар главный мостик подставлять?

— Тут два мостика?

— Три. Ещё с инструментами можно управлять Фениксом через любой крупный узел. Я — инженер старомодный и чту истово тройное резервирование.

— Как ты эти мостики от Ксенофона укрыл?

— Вы серьёзно, Маршал? Да взгляните на размеры! На Фениксе можно и марсианскую луну спрятать! Кстати, что-то давно Фобоса не видать. Проверьте заборники, а то тряхануло около Марса как-то странно…

— Умираю со смеху.

— Идём. Броня выведет к ближайшему вокзалу. Не отставай.

ЗАБЛУЖДЕНИЯ

За инкрустированной слоновой костью круглой столешницей, выросшей посреди мостика, сидели Фаэтон и Диомед. Одеты они были по Викторианской моде — в непогрешимо-строгие чёрные сюртуки с высокими воротниками, обнимавшими повязанные на шею широкие галстуки-краваты. Вокруг сияло золото палубы, к высоте раскидистой капители сбирающей колонны тянулись, но не дотягивались энергетические зеркала, и колыхались холодным, тихим огнём занавеси пронзительно — как небо — голубые. Стянутые лайковые перчаткой пальцы Диомеда держали анахронизм — копьё из ясеня. Диомед игрался — покачивал пикой, как метрономом, пытаясь не терять из нового для него — бинокулярного — зрения бронзовый наконечник. Диомед привыкал к человеческому телу.

Против них расположился Аткинс в отражающем бронекостюме по меркам Четвёртой Эры. Хамелеонную оболочку солдат настроил на рубиново-кровавый, резко противопоставленный цвету чёрного ореха высокой спинки его деревянного кресла. Материал костюма из уложенных внахлёст композитных пластинок напоминал чудо-кольчугу эльфской работы. Пластинки по программе твердели и разворачивались в сторону удара, откуда бы он не пришёл, образуя устойчивый к взрыву ламеллярный барьер. Чертёж устаревшего костюма был у Аткинса в крови — в ядовитых чёрных тельцах. Изготовили доспех после боя — из пропитавшихся кровью осколков палубы.

В центре стола воображались песочные часы, отмеряющие срок до следующего сигнала Молчаливого.

Три пары глаз следили за струйкой песка.

Диомед отвлёкся на поблёскивающий наконечник его копья:

— Вот это диво! Реку, дышу и вижу вновь, и чувствую — во мне есть кровь. К жизни возвращён машиной новой, ноэтическим прибором, снабдить умом который и великолепный Феникс может. Не нужен Софотек! Не нужна громада! Неужели вечной жизни благо доступно станет Ледокопам, Герцогам, Анахоретам, на глыбах талых — где скитальцам нищим и на Софотека не хватало? По наш уклад любимый Смерть приходит, она уж на пороге! Ах! Скажу не покривя душой — туда ему дорога!

Фаэтон ответил:

— Дорогой Диомед, за то, что матросы с удивительной покладистостью приняли вынужденный покров тайны, накрывший смерть Неоптолема и прочую приключившуюся на мостике катавасию, я выражаю искреннюю благодарность Нептунскому воспитанию. Исключительно выращенный в уединении, привыкший к непосягаемости личной тайны человек способен стерпеть гнёт неведения. Аткинс опасается шпионов — и пока зачинщик, Ничто, не будет пойман, секретность снята не будет. Кто же ещё, кроме Нептунцев, выдержит даже саму мысль о том, что кое-что — пусть даже ради победы в войне — знать не положено?

Аткинс, уперев руки в столешницу, подался вперёд и обратился к Диомеду:

— Кстати о смертях. У Ксенофона — Неоптолема в Думе остались копии? Устраивать облаву? Или же сюда он принёс свой единственный экземпляр?

Диомед ответил:

— Облава на прочих? Пустая затея. В бытность мою Неоптолемом я видел в деле разум Молчаливого злодея, иначе — Ао Варматира. Он, настырный, разослал заразных двойничков себя Нептунцам всем подряд — но вирус хвастуна не пробил наших концентрических оград. Это в вашем мире порядок и покой — мы ж к червякам и вирусам, ко всяким выходкам взломщиков, промывщиков, угонщиков, лунатиков, шалунов и шатунов привычны. Прими его вы не на Закрайщине, а на Земле — так после первых же приветствий народ планеты непривитый под заразы валом сразу бы утоп. А у нас-то: нет народа, и только пара Герцогов из знати задали нахалу перца — послали "ластик", "эхо", "алый возбудитель сердца" — и наподдали прочим арсеналом — знать о котором, впрочем, вам не стоит.