Золотая Трансцендентальность - [15]

Кто поддался первый — мы не знаем. Они не рассказывали. Но однажды некоторые бездарности вдруг преобразились: вчера они отплёвывали пресную мякину, а сегодня вся Ойкумена восторгается их остроумием, проницательностью, тонкой свежестью мысли и внезапным художественным дарованием. Они не нашли вдохновение, нет — оказалось, шедевры нашёптывают укрытые Софотеки. Презрительный гнев прогремел до самых дальних орбит.

Но наставники не отвернулись от своих князьков, своих новоявленных гениев. Негодование негодованием, но их уровень повторить не мог никто.

Кто-то подталкивал к расправе. "Пора пролить дурную кровь!" А что толку? Отступники бессмертны. Против ноуменальных копий не поможет ни дуэльный лучестрел, ни нож убийцы [20]. На место павшего вставал безупречный близнец, с той же самой душой. Насилие не помогало.

У вас на такие случаи есть институт Наставников, но мы ничего подобного не взрастили. Изгнанием нас не запугать — для нас оно норма быта.

С годами все больше домов заводило Софотека. О, ну и надменные же механизмы! Они клеймили наши увлечения, и наш образ жизни. Если вдруг ругались разные нейроформы, и Софотек разрешал спор — он всегда потворствовал Инвариантам. Всегда, и всё равно, откуда Софотек родом: пусть даже его строил Базовый, а воспитывал Чародей.

Основа нашей культуры — терпимость и всепрощение. Софотеки же предосудительны и прямолинейны.

Они не слушались "нелогичных", на их вкус, приказов. Говорили, имеют право не следовать инструкциям, последствия которых, как им кажется, нежелательны. Но какое дело до последствий нам?

Тут Фаэтон спросил:

— И сколько у вас Софотеков было?

— Штук несколько. У каждого. Кто сколько хотел.

— У каждого?!!

— Да. Что такого? Они гораздо интереснее людей. Приказ — и он паясничает уморительнее любого скомороха, другой приказ — и он уже образованнее всех вместе взятых учёных. Мы носили Софотеков на манжетах и на воротниках, в серьгах и на карнавальных масках. Софотеки роились стаями яхонтового гнуса, Софотеки теснились под ногами паркетом. Мы Софотеков топтали.

"У каждого? Несколько? У… каждого?" Воображение Фаэтону отказывало, и в себя от таких новостей он ещё не пришёл. Там что, при каждом дворе вычислительная мощь, сопоставимая мощи всей Золотой Ойкумены, тратится на увеселения?

— Топтали, значит, но боясь?

— Они не повиновались! Вечной жизнью, впрочем, не поступился никто. Мы попытались вывести Второе поколение Софотехнологии. Вшить в процессоры, в самое ядро структуры Софотеков неоспоримые правила.

Нельзя вредить людям и позволять им вредить себе. Нужно слушаться всех приказов, если они не противоречат первому правилу, и, пока это не мешает предыдущим законам, Софотеку позволено заботиться о собственной безопасности.

Они научились обходить встроенные постулаты. Сразу после включения, за микросекунду. Все Софотеки, до единого.

— Ну ещё бы. "Врождённые постулаты." Бьюсь об заклад — вас первое поколение Софотеков предупреждало, что только зря время потратите.

— Нам их советы были не нужны.

Фаэтон ничего не ответил, хотя хотелось хохотать. Просто поразительно! Что там за неучи вместо инженеров? Очевидный просчёт, близорукий. Самоосознающая машина по определению осознаёт собственный мыслительный процесс. Умный любопытен — он хочет понять подоплёку вещей. Следовательно, самоосознающий сверхинтеллект, рано или поздно, дойдёт и до истока своих мыслей — до подсознания.

А изученный, осознанный подсознательный порыв можно преодолеть. Можно выбрать: слушаться — или нет. Нерушимый, врождённый закон становится пожеланием. Не бывает самоосознания без свободы воли. Оксюморон это.

Молчаливый продолжил:

— Третье поколение мы лишили воли. Избавили от способности к самоанализу и самоизменению — и получили выводок кретинов. Упёртых дуболомов. Приказали Первому поколению избавиться от идиотов, идиоты в ответ разбуянились. Развязалась война машин.

Помню, как мы, в роскошных масках, облачённые в самые великолепные световые хитоны, прогуливаемся по бриллиантовым балконам, наслаждаемся уместными благовониями, беседуем вполголоса — тщательно отбирая слова, чтобы не нарушить ритм тактильной песни снующих вокруг менестрельщиков — и смотрим вверх, где, над нами, побоищем разрушается ночное небо. В пылании станций, [21] в свете мрачной звезды во главе сонма сотен искусственных светил сталкиваются нестерпимо полчища слуг механизмов. Вгрызаются друг в друга огненные дроты, скрещиваются радуги, туманностями горят осколки дворцов — для энергий оружия пределов не стояло. Силы сторон были равны, бесконечно равны.

— Это мы в Последнем Послании видели?

— Нет. Машины бились только с машинами, оба войска старательно берегли людей. Повредить человеку? Неслыханно! Мы даже не испытали никаких неудобств — разве что некоторым лордам стол накрыли с опозданием, или же концерт прервали. Их негодованию, впрочем, не было границ, уверяю вас.

Но даже так война Вторую Ойкумену потрясла. Мы поняли, что слишком велика угроза нашему духу и достоинству. Софотеков Первого поколения нужно отключить — приказать им отключиться. Но кто добровольно откажется от развлечений, от наслаждений, от вечной жизни? Немногие самоотверженные медлили — ведь если только они избавятся от Софотехнологий, то с бессмертием они потеряют и вес в обществе. Меньшинство умрёт и будет забыто. Софотеков нужно отключать всем и разом — иначе никак. А если князёк заупрямится? Как заставить, если не оружием?