Золотая Трансцендентальность - [100]

Ну а я был запасной памятью. Напоминал. Пока вся Золотая Ойкумена, помимо врагов, забыла о стремлении Фаэтона — я стремление, мечту хранил.

С началом маскарада перемещаться стало легче. Даже смог Аурелиану анонимно генные образцы подкидывать — и обустроил рощу, в поддержку идеи воспламенить Сатурн в третье солнце. Загляни Фаэтон в программку, он бы точно заинтересовался, стал бы искать автора… А вышло так, что в рощу он случайно забрёл.

Вот Ксенофон и меня одурачил. Я-то, как и все, думал, что он хочет напомнить Фаэтону Изначальному о забытой мечте — по своей ли воле, или же по просьбе Диомеда. Что он сотрудник мне, невольный, и когда увидел, как Ксенофон по склону ползёт — решил не вмешиваться. Не выдавать себя Фаэтону. Ксенофон — Нептунец, всё-таки, и к Думе подсоединён. Если услышит что-то — узнают все, а я семьдесят лет старательно инкогнито поддерживал: в магазины не заглядывал, не переписывался, даже газет не читал — не оставлял совершенно никаких записей. Даже продукты купить не мог. Морока та ещё. Так вот, не хотелось раскрываться, даже перед (как я думал) другом моего друга — Диомеда. Рассчитал: если заставлю Фаэтона перезагрузить фильтр ощущений, он увидит Ксенофона, тот постарается намёк дать — иносказательно, в рамках закона — и готово. Фаэтон почует неладное и не успокоится, пока сам всё не раскопает. Я его как себя знаю, но он даже меня удивил — в сутки уложился, так? А погибни он — я бы за него жить продолжил. Такая у меня цель. Я — Фаэтон Запасной.

— И что, ты семьдесят лет голодал?

— Вовсе нет.

— И что же ты ел?

— Что у садовников выменивал. За еду: изгороди пастушескому делу учил, луга обеззараживал, пропалывал, рельсы расщеплял, прошивки для лампочек и чтецовых колпаков производил, битовый сор из домовых умов выметал. Сама знаешь — я на все руки мастер.

— И кому ты сорняки полол?

— Неужели не понятно? Я теперь — Фаэтон Запасной Старк, из школы Пронзительного Реализма. [105] У твоих родителей жил. В кроватке твоей детской спал. Ты мне каждую ночь снилась — ну, после перепрошивки спального чепца. Кровать до сих пор тобой пахнет. Подумать только — спать не в бассейне, а на кровати! В обнимку с твоей подушкой.

— У родителей… Как? Они же терпеть тебя не могут..?

— Я им про Феникса Побеждающего рассказал.

— Что же?

— Всё. Понимаешь, они хотят жить как встарь — а ради чего? Чем их грубые, кровавые времена манят? Приключениями. Открытиями. Опасностью. Триумфами. Ганноном и Френсисом Дрейком, Магелланом и ротозеем-Колумбом. Бакленд-Бойд Сирано-Де-Аттано и Одинокий Авангард Бывшей Гармонии тоже оттуда. Сказал твоим — подходит к концу Золотой Век, век беззаботный и уютный. Впереди — век железный. Век раскалённый. Сказал так: "Затянулась праздность человечества — и заслуженно. В прошлом мы настрадались. Но вернётся, уже совсем скоро вернётся эпоха бедствий — и эпоха подвига!" Чем к себе и расположил, и меня впоследствии всецело поддерживали.

— И папаня мне ничегошеньки не сказал! Какой же гад! Врун! Мы же с ним виделись, прямо перед ссылкой моей! Где честные? Покажите мне честного! Днём с огнём не сыщешь! Почему Фаэтонов так мало?

— Я, пожалуй, польщён.

Тут над головами словно падающая звезда мелькнула. С небес, в золотом доспехе, подобно ангелу огня нисходил Фаэтон — пробив облако навылет, ведя за собой солнечный столп, разбивая грудью ручеистую пляску пламени.

— И что теперь? За капитанский трон подерётесь? — полюбопытствовала Дафна у старика.

— Надеюсь, он согласится увязать воспоминания воедино. Иначе… Корабль переходит ко мне, так как моя неразрывность дольше, Фаэтон огорчается, и меня на твой с ним медовый месяц не берёт. Я, конечно, тоже обижусь — шутка ли, семьдесят лет об луне этой медовой мечтал… Не пойдёт. Лучше мы сольёмся в одну личность — залатаем прорехи жизни, памяти, души. Целыми станем. Без оговорок. Выйдем, наконец, из лабиринта обманов, и там, наконец, наконец-то я получу назад свою участь, женщину, корабль — и звёзды! Все, все звёзды!

— Ты дочку забыл, — с улыбкой заметила Дафна.

— Какую ещё дочь?

Легко, как пушинка, на землю с небес ступил Фаэтон в золотом. У груди он держал девчонку, семи-восьми обычных лет на вид — невесомую, собранную, волоокую. Чёрное платье полнилось оборочками, а на тёмных волосах восседал преогромный алый бант.

Забрало поднялось, и открыло лицо до того счастливое, до того переполненное радостью, что Дафна прямо-таки осела к Фаэтону в объятья. Лучшее в мире зрелище — зрелище счастливых людей — привлекло и невольно расправившего плечи Фаэтона-старика.

Прижатая между родителями девочка, дуя щёки, попыталась выскользнуть из обнимающего круга — но без помощи старика не справилась бы. Тот её вытянул. Спросил:

— Похоже, это ты маму озолотила. Но кто ты такая? Не пойму

Она взглянула на спасителя:

— А я знаю, кто ты. Ты — запасной папа.

— Я настоящий. Это он запасной.

— Так ты с нами? Пингвин Радамант вообразил себе крылья — и прилетел. У него теперь гнездо у корабля в мозгах. Клюв у него довольный. Ещё с нами Темер Лакедемонянин, и Диомед, и Нептунцев много, и другая девочка — Дочка Моря. Она еле-еле в грузовой отсек влезла! Мы звали дедушку Гелия, но у того дела, требующие внимания. Ну и ладно! Пока мы за ноуменальный охват не вылетели, он передумать успеет! А ты пойдёшь?