Золотая струна для улитки - [5]

— Было, — бурчит прораб. — Было да сплыло все. Что ты мне шпатлевку суешь, ты краску давай. Что на банке написано? Какой пэаш, какая паропроницаемость?

Марат слышал про важность пэаш в детских шампунях и в женской косметике, но краска-то тут при чем? Он послушно берет пластиковую банку и дотошно изучает инструкцию. Надо же, действительно пишут пэаш, и загадочная паропроницаемость тоже указана.

— Вот, — показывает он нужные данные, — пэаш смеси — 12,3, коэффициент паропроницаемости 97 DIN 52615.

— Вот… — передразнивает прораб. — Идиот! У тебя тут не только пятна пойдут, ща ваще все отслоится к едрене фене. Одна радость — смывать не придется. Ты как краску покупал, придурок?

— По цвету. — Марат еле сдерживается, чтобы не сорваться. Но надо терпеть. Терпеть во что бы то ни стало. Иначе все пойдет насмарку.

— По цвету? — Брови шефа ползут вверх, и он заходится в раскатистом, громоподобном смехе. — По цвету… Ну, уморил, твою мать! Ладно, чего уж там. Я сам виноват, не растолковал, как надо. Но, думаю, ты маляр. Маляра среди ночи разбуди, он тебе без запинки отрапортует, по каким критериям краску к шпатлевке подбирать. Так-то. А ты у нас кто?

Марат — студент. То есть был им пятнадцать лет назад. Марийка — тоже студентка-балеринка. Легкая, воздушная, прозрачная. Она ездила поступать в училище — не взяли. Почему не взяли? Она же лучше всех танцует. Марату обидно, а ей хоть бы что. Учится себе на педагога и в ус не дует. Подумаешь, будет выделывать па не на сцене, а в классе. Какая разница? Главное — танцевать.

— Я стану известным дирижером, и тебе откроются все театры мира! — Марат говорит серьезно, основательно. Он уверен в успехе. Марийка счастливо смеется, потягивается и устраивается поудобнее у него под мышкой.

— Лучше укради меня, дирижер! — шепчет она.

— Ты серьезно? — Марат приподнимается на локте, Марийка соскальзывает на подушку. — Правда хочешь этого?

— А почему нет? — Черные, чуть раскосые бусинки глаз хитро блестят. Девушка игриво накручивает на палец длинную прядь. Ей так хочется иметь кудряшки. Так, чтобы они подпрыгивали при каждом фуэте, чтобы склонялись в реверансах, пружинили на поддержках и еще чтобы они были яркие, рыжие, огненные. А у нее — идеально гладкие темные волосы, как у большинства киргизок. Марийка кокетливо улыбается юноше, но он не разделяет ее игры. Хмурится, думает, переживает.

— Зачем тебе этот пережиток прошлого?

— Пережиток прошлого? Вовсе нет. Невест крадут сплошь и рядом. Даже в Бишкеке.

— И что? Ты хочешь сказать, что цена тебе пятьсот долларов, конфеты, печенье, баран да ящик водки?

У Марийки начинает подрагивать нижняя губа, она отворачивается, и Марат тут же жалеет о своей резкости.

— Мась, ну, прости меня. Ну, ты же умная девочка, начитанная, образованная. И между нами все решено. Зачем ерундой заниматься?

Марийка надулась, бухтит:

— Просто это так романтично. Но ты разве поймешь? — Она разочарованно вздыхает, а Марат начинает кипятиться.

— Романтично?! Это для тебя, дуреха, романтично. — Марийке — всего восемнадцать, а Марату — двадцать два. Он уже кое-что понимает. — Да ты знаешь, сколько за этой романтикой сломанных судеб, исковерканных жизней, несчастных женщин?! Ты называешь романтикой настоящее варварство, понятно?

— Марат, — Марийка смущена такой горячностью, — но у нас же все по-другому. Я же буду счастливой. Я же добровольно. Это кража понарошку.

— Если ты так поступаешь, значит, поддерживаешь традицию.

— Но это действительно традиция. Красивый, древний обычай.

— Красивый, — кривится Марат. — И это говорит девушка! Как красиво заставлять, принуждать, покупать. Нашла традицию!

— Традиция, — настаивает на своем Марийка скорее из упрямства. — Кого ни возьми из знакомых, у всех бабушек украли. Да и мам у многих. А Нателла? А тетя Айжана? Все этим занимаются.

— Все еще и простыни после брачной ночи вывешивают. Ты тоже будешь?

— Это не одно и то же! — Марийка видит, что Марат не на шутку расстроен, и решает пропустить оскорбление мимо ушей.

— Одно!

— Не одно!

— Одно!

Марийка вскакивает с кровати и начинает торопливо одеваться.

— Ты куда?

— Пойду погуляю.

— Да ладно. Чего ты? Обиделась? Мась, ну ты что, дурочка, замуж, что ли, хочешь? Так давай распишемся, хоть завтра.

— Ты что?! — пугается девушка. — Меня родители убьют. Я же учиться приехала, а не замуж.

— Глупенькая! — Марат нежно обнимает девушку. — «Укради, укради». Ты и так моя.

— Твоя, — соглашается Марийка, и прогулка откладывается.

Откладывается и конец рабочего дня.

— Ладно. Краску я завтра сам куплю с утречка. — Прораб сосредоточенно чешет в затылке. — Только вот это безобразие надо сегодня убрать. И шпатлевочкой еще раз пройтись. Чтоб завтра аккурат по сухому и покрасить. Н-да… Это ж сколько мне еще с тобой тут сидеть получается… Часа три, не меньше. Домой ночью явлюсь. Опять Нинка будет обнюхивать да осматривать с подозрением. Никакого понятия у бабы! Работаешь как лошадь, а ей все шашни мерещатся.

Марат усмехается чуть пренебрежительно. Ему, ясное дело, наплевать. Да только стоит на объекте появиться молоденьким проектировщицам, прораб так распускает хвост, что на месте неизвестной Нины он бы тоже стал обнюхивать и осматривать.