Золотая страна. Нью-Йорк, 1903. Дневник американской девочки Зиппоры Фельдман - [3]

Но такая ли это удача — жить рядом с вонючим мешочком куриных костей, который к тому же оказался гением? Повезло жить в трехкомнатной квартире с одним-единственным окном? Повезло, что водопровод в коридоре, хотя в Заричке у нас был целый ручей прямо возле дома? Повезло жить в таком темном месте, что, засыпая вечером и просыпаясь утром, я не верю, что на свете существует небо?

Да, я счастливая девочка, разве нет?

3 сентября 1903 года

Что за день! Сегодня четверг, и мама наконец-то после долгих уговоров разрешила нам пойти за покупками, иначе как бы мы достали продукты, чтобы приготовить ужин в наш первый шабат в Америке? Папа нарисовал нам карту, как пройти на Свиной рынок на Хестер-стрит. Трудно поверить, что это место называется Свиным рынком, там полно евреев. Мириам говорит, что, может быть, это шутка, потому что говорят, что здесь можно купить все, что угодно, кроме свинины: подтяжки, брюки, шапки, очки, персики, кур, гусей, свежий хлеб, черствый хлеб. А еще продают содовую воду. Мы купили большого, свежего на вид карпа. Мы умеем посмотреть в глаза рыбе и определить, как давно она мертва. И лучше не пытаться продать Тове рыбу с мутными глазами, как попробовал первый продавец с ручной тележкой. Он поклялся всем, чем можно, что карп только что из воды. Сначала он поклялся на идише, потом на польском и, наконец, на русском. Ни один язык не убедил Тову, но представьте его удивление, когда Това отвечает ему на великолепном английском (по крайней мере, мне он показался великолепным): «Вы что, за дурочку меня принимаете?» Я должна была догадаться, что последние несколько месяцев Това тайно учила английский. Наконец мы купили карпа у женщины с ручной тележкой, которая стояла рядом с продавцом хрена.

Мириам в голову пришла идея купить хрен. Я спросила, с чем мы будем его есть, он ведь слишком острый для карпа.

— Это не для рыбы, — отвечает Мириам, — это реб Симха будет приправлен хреном.

Мы все рассмеялись. Понимаете, он пахнет так ужасно, и мы подумали, что хрен может перебить его тошнотворный запах. Жаль, что хотя бы десятую часть того времени, которое реб молится, он не проводит в общественных банях. Завтра утром мы первым делом приведем себя в порядок и чисто вымоемся перед шабатом.

4 сентября 1903 года

Меньше часа осталось до заката, не так много времени, чтобы все записать. Даже Това обещала, что постарается не заниматься исподтишка, ничего не писать, как она это обычно незаметно делает, и не портить шабат. Если бы не еда и пение, шабат был бы очень скучным. Нельзя писать, шить, кроить, разжигать пламя и даже вязать узлы. Это запрещено. Папа сказал, что придет приятный молодой человек, не еврей — «шабес гой», который притушит нам пламя газовых ламп. Он родственник Шиэнов. Дети Шиэнов еще слишком малы для этого, в основном у них грудные дети. Они много кричат и визжат. Мы их слышим через вентиляционное отверстие. Оно нужно для вентиляции туалета и задней спальни и идет вверх и вниз по центру здания. Хорошо бы реб Симха оказался в вентиляции. Я пока не понимаю слов, которые Шиэны кричат друг другу. Их бабушка очень много кричит.

Това пообещала помочь мне с английским, но, видимо, я буду ходить в школу. Мириам и Това будут работать, наверное, в одной из мастерских, где вручную изготавливают разные вещи. Това предпочла бы работать на настоящей фабрике. Мама и папа говорят, что я, бесспорно, слишком маленькая, чтобы работать. На Мотт-стрит есть школа. Сегодня мы проходили мимо нее, когда шли в баню. После бани мы зашли в булочную за халой, а потом вернулись в нашу ужасную маленькую квартиру. Она стала немножко напоминать наш маленький каменный домик в Заричке, когда привычные запахи шабата наполнили воздух. Вот сейчас я чувствую по запаху, что пекут леках. Сладкий лимонный аромат проносится по гостиной, где я пишу; надеюсь, реб Симха не вернется домой слишком рано и не испортит все.

— Через двадцать минут время зажигать свечи, — напоминает Мириам.

Потом мама произнесет благословение и зажжет свечи шабата, как раз перед закатом. Надеюсь, папа скоро вернется домой. Даже в этой мрачной квартире праздничный стол выглядит чудесно, на нем белая скатерть, две халы и свечи. В квартире становится все темнее, но Това до блеска начистила подсвечники и бокал для киддуша — благословления на вино. Они сияют так ярко, что в этот наш первый шабат в Америке я почти готова поверить в существование небес.

8 сентября 1903 года

Не писала очень много дней. Последнюю запись я сделала на шабат, но когда шабат закончился — не знаю, просто не могла снова писать. Многие вещи сбивают меня с толку. Прочитав последнюю запись, я поняла, что возлагала большие надежды на шабат. Но и он здесь был не таким, как в Заричке. Понимаете, папа не ходил в синагогу, хотя она совсем рядом. Думаю, мама огорчилась, но что-то было даже лучше. Мы поели раньше, и больше времени осталось для пения. Мы спели все четыре строфы «Шолом Алейхем», «Мир вам», каждую строфу по крайней мере два раза. Как всегда, танцевали вокруг стола. Одно плохо: реб Симха вернулся домой, когда мы пели последнюю строфу, и этот маленький мешок с костями протиснулся в круг и взял за руки меня и папу. У него и кожа такая, как у ощипанного цыпленка, мокрая и морщинистая. Он даже танцует, как цыпленок, делает отрывистые движения и прихрамывает. Такое впечатление, что у него на каждой ноге всего по три пальца.