Золотая рыбка. Часть 1 - [32]

Я отправился с визитом к девушке, жертве самого первого, осеннего, нападения; к тому времени она несколько пришла в себя и была в состоянии говорить о случившемся. Увидев, что ее приятеля избивают, она наглухо закрыла в машине дверцы, но от волнения не могла включить мотор, и, пока возилась с зажиганием, один из бандитов заметил, что она пытается улизнуть. В ярости он стал пинать кузов машины, волосы дыбом вставали от этих жутких ударов, вспоминала несчастная девушка. Затем, словно ударом молота, одним-единственным пинком бандит вышиб боковое стекло. Согласись, обычным ботинком не так-то легко разбить стекло машины.

Я поподробнее выяснил личность убитого, и у меня зародилось подозрение, что парни в кожанках — обыкновенные наемные убийцы. Возможно, они сидели без работы, вот и откликнулись на первое же предложение. Велика важность убрать кого-то, в особенности если обломится жирный кусок! Однако к весне денежки растранжирили, а может, заработанного им показалось мало, но факт, что они пристрастились к легкой наживе. Меня заинтересовало, кто их нанял. Кому стал поперек дороги убитый гангстер? Параллельно я вел поиск мотоциклистов, но напасть на их след оказалось не так-то просто. Я не имел ничего против того, чтобы привлечь к этому делу тебя.

Вскоре всплыло имя Йона Хольдена. Хольден — темная лошадка, гангстер, главарь чисто мафиозной организации. При этом к нему не подкопаешься. Сам он никого и пальцем не тронет, но каждый, кто посмеет перейти ему дорогу, обречен на смерть. Нанятые через посредников платные убийцы даже не подозревают, кому понадобились их услуги, а стало быть, и не могут дать показания против Хольдена.

Шеф потребовал, чтобы я изложил свои соображения в письменном виде. Сама знаешь, в официальных рапортах можно разводить канитель, а можно представить дело таким образом, что его только и останется списать в архив. Но, по мнению Шефа, разумнее всего пренебречь первым разбойным нападением и сосредоточить внимание на мотоциклистах. Я не стал настаивать на своем. Прочесал добрую половину архива и обнаружил бессчетное количество дел — замороженных, отложенных в сторону, а то и вовсе списанных, хотя оттуда можно бы извлечь немало полезной и конкретной информации. Да, к Йону Хольдену удалось бы подобраться, но кому-то это очень не по нутру. Вот почему я и взвился под потолок, когда ты упомянула Хольдена. Как ты вышла на этого типа?

— Знаешь, все это для меня совершенная новость. Лично я к Хольдену пришла иным путем. — Я пересказываю сведения, почерпнутые от Мартина и Круза, и тут вдруг меня осеняет: — Если твое предположение верно, то какая участь ждет мотоциклистов? Ведь со вчерашнего дня они объявлены в розыск, в печати и по телевидению обнародованы их имена и фотографии. Если первый налет был совершен по заказу Хольдена, вполне вероятно, что теперь он позаботится заткнуть им рты. Бандиты эти наверняка примитивные тупицы, выколотить из них правду ничего не стоит, при виде моего пистолета они чуть в штаны не наложили. Конечно, весь вопрос в том, много ли им самим известно о Хольдене.

— Ну а если даже что-то известно, неужели они настолько глупы, чтобы обратиться к нему за помощью? Ведь они вынуждены скрываться, их имена и физиономии растиражированы по всей стране, а жить-то им на какие-то средства надо. Я выявил круг знакомств этой парочки, но не думаю, чтобы кто-то из приятелей согласился укрывать их долгое время. И есть еще одно немаловажное обстоятельство. — Хмурый делает затяжную паузу, прежде чем продолжить. — С какой бы стороны мы ни подбирались к Хольдену, рано или поздно его кто-нибудь да предупредит. В лучшем случае у нас попросту отберут дело. Но в худшем — мы так дешево не отделаемся. И я должен помнить об Элле, она для меня дороже всего на свете.

— В понедельник подадим в отставку.

Даниэль досадливо отмахивается. Затем, чуть погодя, лицо его озаряет улыбка.

— Я никогда не бывал в Японии. А карьеру свою начал здесь, в этом городе. Как-нибудь расскажу, почему мне пришлось отсюда убраться. Ты в ту пору еще за партой горбилась.

— Почему ты вернулся?

— Не сумел прижиться, пустить корни ни в одном другом месте. А когда жена умерла, мое пребывание на чужбине и вовсе потеряло смысл. Меня тянуло сюда. Здесь я родился.

— Любопытно… — замечаю я. — Едва речь заходит о гангстерах, у тебя развязывается язык. А стоит заговорить о твоей персоне, как отделываешься скупыми фразами.

— Если у тебя это так легко получается, расскажи лучше о себе, — усмехается Даниэль.

— Согласна, мне тоже нелегко говорить о себе. Но если ты будешь задавать вопросы, я смогу ответить.

— Я ведь уже задал вопрос. Например, о твоем друге.

— Столь высокопарно ты величаешь Круза? Называй его попросту моим любовником.

— Да, к тебе не протолкаться.

— Два любовника еще не создают давки. Ты где воспитывался, не в монастыре, часом?

Хмурый молчит. Он опять стал прежним, таким, как вчера, когда я из-за него готова была лезть на стенку. Выражение лица отчужденное, замкнутое, да и сердце на замке. Я улыбаюсь ему. К черту Хольдена и прочую нечисть! Хотя бы до понедельника. Сейчас мы в раю, именуемом Озерный берег.