Золотая Ригма - [5]

С наступлением зимы старая тигрица направилась к местам, где кедры росли вперемежку с дубом. Здесь паслись табуны кабанов, привлеченные осыпавшимися на землю желудями и кедровыми шишками.

Вместе с кабанами лакомились желудями изюбры и косули, доставая их из-под снега с земли, усыпанной опавшими листьями.

Стояла охотничья пора. Кабаны привлекали к себе не только тигров: многие охотники стремились добыть побольше жирной кабанины. У полосатых владык северных джунглей появились опасные конкуренты. Нередко, заслышав лай собак и выстрелы, тигрица поворачивала обратно, не желая сталкиваться с промысловиками, а те все глубже и глубже проникали в леса, и казалось, что нет места, где бы не грохотали ружейные выстрелы. Только большой опыт тигрицы позволял ей вовремя обходить зверобоев, не сталкиваясь с их собаками. Самые же опасные для нее люди — тигроловы — еще не появились в зимних лесах.

Тигроловы

На высоком обрывистом берегу Амурской протоки у самого спуска к реке приткнулся ничем не примечательный бревенчатый домишко под дощатой крышей. Наличники окон и фронтон его украшены скромными деревянными «кружевами». Вместо распространенных в поселке сливовых деревьев около дома растут две пышные елочки. Хозяин дома Аверьян Матвеевич Калугин — профессиональный охотник. На просторном, хорошо убранном дворе привязаны на цепь две молчаливые, не обращающие внимания на прохожих собаки. Волчья окраска и загнутые серпом кверху хвосты обличают в них лаек, но длинные висячие уши красноречиво доказывают наличие в роду легавых. Вошедший в дом попадал в прихожую, объединенную с кухней и отгороженную деревянной переборкой от большой комнаты с пятью окнами, уставленными фикусами. Из общей комнаты — «залы» — две двери вели в спальни хозяина и его девятерых детей. Ни на стенах, ни на шкафах и комоде не было видно не только оружия, но и какого-либо охотничьего снаряжения. Лишь изюбриные рога, висевшие в прихожей, подтверждали род занятий Калугина.

— А ну-ка, Колька, включи радио, какая завтра погода будет? — обратился Калугин к младшему сыну, делавшему уроки. — Эк похолодало. Того и гляди снег повалит, а мы еще дома сидим. Надо завтра в тайгу подаваться. Мать, сухари скоро готовы будут?

— Почти готовы!

— Ну, ладно, собирай, что ли, котомку, а я пойду бригаду поднимать.

С этими словами Аверьян направился к своим товарищам по охоте. Бригада Калугина состояла из трех человек: Федора Проскурякова, Луки Горбунова и Дмитрия Золотарева. Все они жили неподалеку. Не прошло и часу, как бригада собралась у Золотарева. Решили на следующий день ехать до станции Вяземской, затем добираться до Медвежьего по узкоколейке, а там податься на Светлый ключ, где у Аверьяна стояло зимовье. В этом году бригада Калугина выходила на промысел последней. Лишь несколько дней тому назад пришло на промхоз задание на отлов тигров; ждали его еще с начала осени, оно-то и задержало Калугина.

Теперь, кроме добычи пушнины, бригада должна была отстрелять восемь кабанов и поймать живьем двух тигрят. Не впервые выходил Калугин на промысел — на его счету было более двадцати тигров, — но каждый раз с волнением подписывал договор.

Вернулся Аверьян домой поздно. Его жена Анисья укладывала в объемистый рюкзак мешочки с сушеным луком, сухим молоком и крахмалом. Основные продукты — хлеб, сахар, масло, крупу — охотники возьмут на Медвежьем. Патроны, охотничье снаряжение — топор в чехле, нож, прибор для чистки винтовки, компас и небольшую аптечку — обычно укладывал он сам.

— Ну, мать, завтра отчаливаем, а теперь спать!

Упругая сетка никелированной кровати бесшумно подалась под могучим телом Калугина. Но ни тепло и покой этой кровати, ни вкусные борщи и пельмени, которые так мастерски умела стряпать Анисья, ни даже ее ласковое, теплое отношение к мужу не могли удержать старого охотника дома. Надвигался охотничий сезон — и он на несколько месяцев уходил в лес, ночевал в лучшем случае на жестких, с торчащими сучками нарах охотничьих барачков или ежился у костров, довольствуясь незатейливой похлебкой, а то и просто чаем с замерзшим хлебом. На промысле он не только не тосковал о семейном уюте и удобствах, но даже забывал об Анисье и детях, о Красной Речке и доме, отдаваясь всем сердцем во власть древнейшей страсти человека — охоте. Только в конце зимы, а то и в начале весны возвращался он домой, иногда привозя свои трофеи на большой лодке, сделанной им самим в лесу из сухостойника.

За внешней сдержанностью Калугина скрывались постоянство и большая его привязанность к жене. Еще задолго до отъезда в лес он навел образцовый порядок в хозяйстве: подвез к дому стог сена, утеплил хлев для коровы, наколол дров на четыре месяца.

Анисья и сама слыла хорошей хозяйкой, все спорилось в ее руках: дети ходили чистыми, опрятными, а полы в доме настолько блестели, что навещавшие Калугина приятели стеснялись в сапогах входить в комнаты и скромно садились в прихожей, пряча ноги под табуретку. Поначалу Анисья волновалась за мужа и даже требовала, чтобы он бросил охоту и перешел в совхоз пасечником, но спокойная уверенность Калугина в своей силе и охотничьем счастье передалась с годами и ей, а может, как знать, и в ее жилах текла кровь древних охотников, — и Анисья крепко сжилась с судьбой жены зверового промысловика и как умела помогала мужу.