Золотая решетка - [21]

Она не зажгла света, не взяла в руки книгу и стала дожидаться утра. Она не торопила ночные часы и только изредка взглядывала на светящиеся стрелки будильника. Часам к двум свежесть стремительно, чуть ли не в несколько минут, вошла в дом и заполнила комнату. Агнесса встала, накинула халат пошла в детскую убедиться, что Рокки не сбросил с себя во сне простыню, и закрыла окошко. Затем вернулась к себе и мирно вытянулась на постели. Так она и лежала, пока широкая пепельно-синяя полоса на небосводе не возвестила о конце ночи, и как раз в этот момент перед окнами промелькнул силуэт человека на костылях. Быстрая тень неслышно скользнула по направлению к террасе.

Ей вспомнились слова Эмильена, пересказанные Ирмой; в них звучала все та же убежденность, притворная или нет: отныне жалость - единственное чувство, которое он, калека, способен вызвать, и лучше ему навсегда распрощаться со всеми женщинами на свете, жить одному. "Если бы я только была уверена, - подумала Агнесса, - что когда-нибудь после он не станет хвастаться..."

Но тут же насмешливо улыбнулась. Ей самой была смешна Агнесса Буссардель. Как опасения эти не к лицу той женщине, которой она считала себя, и как много в ней от "девицы из буржуазной семьи", которая сказалась вся в этой неожиданной оговорке. И именно последняя мысль заставила ее решиться.

Во дворе стоял еще предрассветный сумрак. Все казалось ясным, простым и естественным, каким может быть только рассвет: ласковость воздуха, смешавшиеся в один аромат запахи моря и растений, тишина, темная лазурь неба, с которого уже исчезла луна, но которого еще не коснулся солнечный луч.

Агнесса поспешно вышла из дома, гонимая неотвязной, назойливой мыслью, не покидавшей ее с вечера. Она стала спускаться по лестнице, которая вела в увитую зеленью беседку, где принимали солнечные ванны; Агнесса устроила ее ниже террасы, среди высоких кустов, надежно ее укрывавших. Как она и угадала, Эмильен был здесь, он лежал на одном из матрасов, которые не уносили на ночь. Он приподнялся на локте, вглядываясь в возникшую перед ним высокую женскую фигуру, облаченную в легкий халатик.

- Мне тоже не спалось, - произнесла она глухим и спокойным голосом.

Он улыбнулся и не ответил. Агнесса увидела, как неожиданно блеснули в полумраке зубы Эмильена. Она прилегла на соседний матрас. Так они лежали рядом, он - опершись на локоть, не отводя от нее глаз, а она - одинокая, притихшая. Она испугалась, что Эмильен нарушит молчание. Но нет, он по-прежнему не произнес ни слова, и, так как он не шевелился, она, чуть приподнявшись, потянулась к нему и поцеловала его в губы. На минуту, только на одну минуту ей стало страшно, но, когда он ответил на ее поцелуй, страх прошел. Однако он не обнял ее и не удержал, когда она отодвинулась. При этом движении, быть может невольном, халатик Агнессы распахнулся, и она почувствовала, как обнаженную грудь ее овеяло предрассветным холодком. Она откинулась на подушку, закрыла глаза, подождала и, даже не успев понять, как Эмильен оказался тут же, вдруг почувствовала на себе его тяжесть.

В следующую ночь она не видела, как он снова прошел через террасу и спустился в зеленую беседку. Она спала. Она задернула занавески, хотя по-прежнему стояла удушливая жара. Так прошло несколько дней. Эмильен все еще не сдавался и каждую ночь проводил под открытым небом, хотя на мысе Байю похолодало и установилась обычная для этого островка погода. После полуночи уже нельзя было подолгу оставаться под открытым небом.

Купанье в Пор-Ман продолжалось. Но теперь Агнесса предпочитала, чтобы все они держались кучкой у берега, вместе с ребенком и Ирмой. Она никогда не оставалась наедине с Эмильеном, разве что когда делала ему укол. В перевязках он больше не нуждался. Рана, по-видимому, зарубцевалась окончательно. Уколы она делала в комнате, где жил Эмильен, но дверей за собой не закрывала. Излишняя предосторожность. Конечно, он не решился бы заговорить в эти минуты и в такой обстановке.

Но в остальное время дня за Эмильена говорили его взгляды. Агнесса чувствовала их на себе, но избегала встречаться с Эмильеном глазами. Однажды утром, после ночи, когда вернувшаяся жара не сдавалась до самого рассвета, Агнесса, отодвинув занавески, обнаружила на подоконнике букет полевых цветов. Она подняла сетку и взяла цветы. Вдохнула их аромат и почувствовала на щеках еще не сошедшую с лепестков росу.

- Кто преподнес мне этот чудесный букет? - сказала она громким и не совсем естественным голосом, входя в кухню, где сидели Викторина с Эмильеном. - Держу пари, что это Эмильен. Только мужчина способен собрать цветы и не поставить их в воду.

Она поставила цветы в простой кувшин и заявила, что отнесет их в детскую. Уже стоя на пороге, она быстро произнесла: "Спасибо, Эмильен". Но оглянувшись, успела заметить растерянное лицо, склоненное над чашкой кофе. Эмильен был в таком замешательстве, будто ночная встреча с хозяйкой мыса Байю, происшедшая две недели назад, была лишь игрой его воображения,

В конце концов Агнесса стала сомневаться: уж не добилась ли она как раз обратных результатов; ведь эта самая ночь, которая поистине была ночью без завтрашнего дня, и не могла быть иной, та ночь могла стать для Эмильена доказательством того, что ни одна женщина, вопреки своей доброй воле, никогда не привыкнет к его увечью. Напрасно она старалась отмахнуться от этих мыслей, они не оставляли ее вплоть до того дня, когда Ирма сообщила, что Эмильен утром ушел на своих костылях в порт.