Золотая подкова - [29]

Осенью практика закончилась. Перед тем, как уехать, Джума зашел в бригадный вагончик. Мамед Кулиев и еще несколько человек сидели и пили чай. Джуна, нерешительно перешагнув порог, остановился. И только приготовился сказать «До свидании!», бригадир опередил его.

— Проходи, отдохни перед дорогой.

Кулиев налил Джуне крепко заваренного чая. Не часто и не каждому суровый бригадир оказывал такие почести, а только тем, кого уважал. К Джуме он относился с уважением с самого первого дня, как только тот появился в бригаде. Спокойный и молчаливый, практикант нравился ему. Но бригадир был скуп на похвалу и о своих симпатиях предпочитал молчать. Он считал, что хвалить кого бы то ни было, просто вредно. Человека можно испортить.

Когда Джума зашел в вагончик, Кулиев понял, что тот чем-то огорчен. Чтобы развеять его печаль, бригадир сам решил настроиться на веселый лад.

— Домой, значит? Хорошо, — улыбнулся Кулиев. — Ну, что я скажу на прощание? Особенно хвалить не буду, но скажу: хватка у тебя есть. И глаз зоркий, и машина в твоих руках, как игрушка. Словом… надумаешь вернуться, приезжай. Примем, как брата.

Джума густо покраснел, вскочил, вытер вспотевший лоб и, позабыв попрощаться, выбежал из вагончика. На дороге он остановил попутную машину и, переполненный счастьем, поехал домой.

Стоя в кузове, он с волнением смотрел на знакомые с детства картины: хлопковые поля, где нежно белело волокно раскрывшихся коробочек, на сквозные заросли тальника, на высокое синее небо и пыльный придорожный бурьян.

Когда машина проезжала мимо одной из хлопковых карт, Джума постучал в крышу кабины. Машина остановилась. Джума спрыгнул и тут же был накрыт густым облаком пыли. Поблагодарив шофера, он вошел в кусты хлопчатника и остановился возле молоденькой сборщицы, той самой, которая была ему дороже и милее всех на свете.

— Здравствуй, Эджегыз, — тихо и смущенно сказал он девушке.

— Откуда ты? С неба, что ли? — удивилась Эджегыз.

— Нет, не с неба, а прямо с облака, — пошутил Джума, стряхивая с рубашки и брюк дорожную пыль.

…Он шел по соседнему междурядью, снимая с коробочек пушистые дольки, и клал их девушке в фартук.

— Ну, а как ты? Не скучала по мне?

— Нет, некогда было… — сузив глаза под густыми бровями, лукаво улыбнулась Эджегыз. — А все-таки, Джума, ты откуда? — поинтересовалась она.

— Я с практики. С канала. Бульдозеристом буду… Долго говорить с девушкой было нельзя. В их сторону уже неодобрительно стали поглядывать старые и молодые сборщицы. И тогда Джума, торопясь а волнуясь, быстро заговорил:

— Эджегыз! Скоро к вам гости придут… От меня, То есть от нас. Пожалуйста, примите и… не отказывайте…

Просьба Джумы не отказывать сватам была не случайной. И относилась она скорее не к Эджегыз — а к ее родителям, людям гордым и строгим в выборе зятя и родственников с его стороны. Сватали Эджегыз и другие, но все получили отказ. Особенно разборчив был Хангельды, отец невесты. Если жених или родственники его не приходились ему по душе, уговаривать Хангельды было бесполезно.

Но Джума не знал о тех событиях, которые предшествовали его приезду домой. Не успела сообщить о них и Эджегыз, а может, была уверена, что Джума уже обо всем знает.

Что же произошло?

Родители Джумы, чтобы не тянуть дело со сватовством, решили все уладить еще до возвращения сына с практики. А началось оно, как обычно, с разведки. Кичи-ага и его жена Амангуль уже не раз перебирали имена своих родственников и знакомых, желая определить: на кого же возложить роль «разведчика». Ведь от того, как ее сыграют, зависит успех сватовства. Поэтому от «разведчика» требовалось немало определенных качеств. Но, главное, чтобы он имел высокий авторитет, острый ум и не менее острый язык.

После долгих споров и обсуждений Кичи-ага и Амангуль пришли к выводу, что роль «разведчика» лучше всего возложить на колхозного бригадира Муратберды Аннаева. Это был человек внушительного вида: высокий, темнолицый, с черной бородой и громким голосом.

Муратберды охотно согласился я отправился к родителям невесты.

После долгих и обстоятельных приветствий с обеих сторон, Муратберды пояснил, что зашел сюда мимоходом, на пиалу чая — очень уж томила жажда.

Чай был принесен.

Муратберды, не вдаваясь особенно в дипломатию, между прочим сказал, что был бы рад, если бы уважаемый Хангелъды выдал дочь за его племянника, Джуму, младшего сына Кичи Мурадова.

— Молода она. Жалко выгонять из дома, — с наигранной печалью отвечал Хангельды, пододвигая гостю вазу со сладостями.

— А наш Джума старик, что ли? — вежливо отвечал Мурагберды. — Лично и считаю, что ранние браки прочнее поздних.

— Не знаю, что и ответить, — колебался хозяин. — Надо бы спросить согласия Эджегыз. Может, она на захочет выйти за вашего Джуму.

— Это верно, — проглотив обиду, согласился Муратберды, — неволить девушку нельзя. Но тут, по-моему, главное слово все-таки будет за вами. Хочу отметить лишь, что наш Джума — парень скромный. Не курит, не пьет. Вот скоро закончит школу механизаторов и получит хорошую профессию. Говорят, на канала бульдозеристы меньше пятисот не зарабатывают.

— Это что же получается? — почти гневно произнесла мать невесты. — Ваш Джума женится, бросит жену и — на канал? Нет, Мурагберды, такого жениха нам не надо. И невесту ему пошлите где-нибудь в другом месте…