Золотая паутина - [83]

Эстобан вел машину по улицам Гаваны очень медленно и внимательно. Повернув от Малекона вверх по склону холма, он остановил машину перед бетонным жилым домом, взял у Трента бутылку рома и засунул ее под сиденье. Они поднялись на лифте на шестой этаж. Трент держал в руках бумажный пакет с едой, которую захватил с "Золотой девушки".

Приложив палец к губам, Эстобан осторожно открыл дверь. Из узкого холла они прошли в спальню – Эстобан подозвал Трента, чтобы тот взглянул на детей – в одинаковых кроватках лежали два маленьких мальчика. В комнате было тесно и душно – на лицах спящих детей выступил пот.

На столе в гостиной стопками лежали школьные тетради, одна из них была раскрыта и заложена красным карандашом. Из второй спальни вышла жена Эстобана в длинной до пят ночной рубашке из хлопка. На вид лет тридцать – невысокого роста, стройная, по-видимому, с примесью африканской крови. У нее были заспанные, утомленные глаза. Она откинула со лба прядь длинных, черных, слегка волнистых волос.

Эстобан, обняв Трента за плечи, представил его:

– Мария, это мой самый дорогой враг, прошу любить и жаловать. – Он улыбался какой-то неуверенной улыбкой, и она не ответила.

Трент склонил голову в полупоклоне:

– Очень рад, сеньора. Мы принесли кое-что из еды… – И он протянул ей пакет.

– На завтрак, – сказал Эстобан, все так же неуверенно. – Яйца, ветчина, настоящий кофе.

– Ты же знаешь, я должна работать. – Мария Тур кивнула на тетради на столе.

Один момент Тренту показалось, что Эстобан намеревается обнять ее, но эта сцена повторялась у них слишком часто. Эстобан сказал только:

– Извини, я совсем забыл. – Стараясь скрыть свои чувства, он повернулся к Тренту. – Мы позавтракаем в отеле.

– Но ты же обещал присмотреть за детьми, – бесстрастно произнесла жена. Нет, это была не жалоба, а просто констатация факта.

Поставив "Ладу" возле Музея революции, они вместе с ребятами поднялись на холм в отель "Инглатерра".

– Здесь принимают только валюту – придется расплачиваться тебе, – сказал Эстобан.

Они позавтракали, болтая о пустяках, а затем пошли в больницу навестить Рика. Дежурный врач рассказал им, что операция прошла успешно, Рик – в отдельной палате, но еще не совсем отошел от анестезии. Когда они вошли в палату, Рик лежал, откинувшись на подушки; перевязанная рука покоилась на валике. С ним была Аурия – или, точнее говоря, она находилась в той же палате. Она сидела в кресле возле единственного в комнате окна, выходившего на голый двор. Взглянув на Трента, Аурия хотела что-то сказать, но в это время младшего из сыновей Эстобана начало тошнить от спертого больничного воздуха с запахом дешевого мыла и карболки.

Эстобан успокоил ребенка и, позвав сестру, попросил ее поиграть с детьми в коридоре. Потом подошел к окну и, встав спиной к солнцу, так что Аурия не могла видеть выражения его лица, произнес:

– Произошло несчастье, сеньорита Рокко. – Его тон был таким же мягким, каким он только что говорил со своим сыном.

Аурия резко повернулась к Тренту и спросила:

– Марко?

Он ожидал, что она станет подробно расспрашивать или попытается излить свои чувства в гневе. Но Аурия оставалась спокойной и сидела, сложив руки на коленях и машинально поглаживая пальцем мозоль на ладони.

– У нас с Соединенными Штатами сложные отношения, мисс Рокко. С вашего разрешения, я распоряжусь, чтобы похороны состоялись здесь, в Гаване, – сказал Эстобан.

Аурия поблагодарила его: он направился к двери, пробормотав извинения Тренту, что должен присмотреть за детьми. Дверь за ним закрылась, и тогда Аурия тихо, не глядя на Трента произнесла:

– Четвертым в команде "Красотки" был Марко.

Она далеко не сразу поняла это. Впервые эта мысль пришла ей в голову в тот момент, когда она сказала Тренту, что написала Марко про предполагаемую фрахтовку яхты в один из средиземноморских портов. И даже тогда Аурия не сразу поверила в это. Но постепенно все детали сложились в общую картину. Сначала ее насторожило то, как Марко обеспокоился за жизнь отца – раньше он никогда ни о ком не заботился, кроме самого себя. Марко – старший брат, которого она с детства боготворила. Марко – любимец женщин, способный своим неотразимым шармом покорить любую. Таким она всегда его представляла. И вот теперь этот образ разлетелся вдребезги.

– Никто ничего не узнает. Теперь все кончено, все в прошлом, – успокоил ее Трент. – Министерство морского флота Кубы опубликует отчет для страховой компании, так что мать Рика сможет получить компенсацию.

– А мой отец? – Молчание Трента встревожило ее, и она повернулась в кресле, как будто пытаясь вырваться из западни. – Он не сделал ничего плохого, – вновь повторила она и рывком поднялась с кресла.

– Роджертон-Смит не станет обжаловать свои потери, – сказал Трент.

– Спасибо, но я не об этом. – Плечи у нее опустились, она тяжело вздохнула и уже готова была отвернуться от него, но ощущение несправедливости было слишком велико, и ее прорвало:

– Трент, мафия убьет его. Ради Бога, сделай что-нибудь! – Она отвернулась и неожиданно перешла на "вы":

– Извините. – Наверное, на этом она хотела закончить разговор, но ее выводило из себя молчание Трента. Она снова повернулась к нему. – Я не собираюсь извиняться, Трент. Ведь вы можете, черт возьми, вы можете что-то сделать.