Золотая паутина - [35]

«Скоро тут кое-что будет моим, — думал Каменцев. — Как только в Верховном Совете будет принят закон о приватизации. Потерпим».

Любовался видом Промышленного района и Гонтарь. Повернув голову, он также смотрел на зеленую свечку «Электрона», но мысли его были иные. Басалаев доложил ему, что прапорщик Рябченко «раскололся», выдал «золотую» свою фирму, назвал сообщников. Рассказывал Боб восторженно, взахлеб, радуясь удаче. И это действительно была удача, фортуна! Им неожиданно и крупно повезло. Если там, на «Электроне», все отлажено, то менять ничего не стоит, просто нужно взять дело в свои руки. Деваться этому прапорщику со своей женой теперь некуда, украдено, вероятно, много, страх наказания заставит их быть сговорчивыми. Каменцеву, пожалуй, не стоит об этом говорить, это его, Гонтаря, дело, а то как бы Вадим Иннокентьевич не прибрал к рукам и «сигаретки»… Нет, он ничего ему не скажет. Бог-случай вручил ему ключи от золотой шкатулки, и надо быть идиотом, чтобы ими не воспользоваться. Ясно, что прапорщик с женой — дилетанты, не совсем начинающие, но и без нужных навыков. Им нужна надежная опора — деловые люди, профессионалы, четко организованный сбыт золота. Это и будет предложено им на джентльменских началах. А там — пусть думают, решают. Он, Гонтарь, в кошки-мышки играть о ними не собирается. У бизнеса свои, суровые законы.

— Так вот, Миша, — лицо Вадима Иннокентьевича вновь стало деловым, строгим. — Двумя-тремя митингами у обкома мы коммунистов только попугаем. Но и это хорошо. Пусть помнят, кто на этой земле истинный хозяин. Кто был никем, тот никем и остался. Власть пошла простолюдину во вред… М-да. Ладно, это уже дело прессы, распишут со временем как положено. Ты, Миша, покажи со своими парнями народное недовольство. Лозунги, транспаранты, мегафоны — это все будет. Так сказать, интеллектуальная, идейная сторона дела. Ты ребят подготовь. Грубостей особых не надо, ни к чему милицию дразнить. Все должно быть чинно, в пределах дозволенного. Ты толпу мне сделай, антураж.

— Хорошо, Вадим Иннокентьевич, постараюсь. Хотя для меня, делового человека… Вроде как и не с руки политикой заниматься.

— Какое-то время политикой ты обязан заниматься, участвовать в ней, — светло-голубые глаза Каменцева излучали саму строгость. — Время переломное, ненадежное, чистым бизнесом не пришла еще пора заниматься ни мне, ни тебе. Коммунисты пока сильны, у них армия, милиция, госбезопасность. Это тебе не кот чихнул, Миша, это мощный государственный аппарат, который нас с тобой может в один момент перемолоть в труху. Не забывай этого. В лоб мы ничего сейчас не возьмем, а вот катаньем, катаньем!… И терпением, разжиганием недовольства народа. Вспомни, с помощью чего сами большевики сделали революцию в семнадцатом году? С помощью разжигания недовольства у народа и обещаний лучшей жизни. История повторяется, дорогой мой! Нужно только умело ее использовать.

Каменцев отпил из фужера, глянул на ручные японские часы.

— И вот еще что, Миша. Условия конспирации прежние. Ты не думай, что мы с тобой никого в городе не интересуем. Интересуем, да еще как! Приходить ко мне на службу не надо, если что срочно — только телефон. А так — мы с тобой не знакомы. Упоминать мое имя среди своих парней — боже тебя упаси! Вершина для них — ты, ты им бог и судья.

— Да о чем речь, Вадим Иннокентьевич? — несколько удивился Гонтарь. — Разве я дал повод? Не беспокойтесь, пожалуйста.

— Побеспокоиться о собственной безопасности мне не повредит, — Каменцев надел пиджак, взял «дипломат», раскрыл. Не считая, отбросил Гонтарю несколько пачек — на митинг. Щелкнул замками.

— Действуй, Мпша. Благословит нас всевышний. Как говаривал великий вождь народов, будет и на нашей улице праздник! А?

Дружески хлопнул Гонтаря по плечу, снова озорно, совсем по-мальчпшеекп улыбпулся.

Вышли они из ресторана порознь, в разные двери.

Сейчас, вспоминая эту встречу, Гонтарь тоскливо поглядывал за окно своей шикарной трехкомнатной квартиры: на улице моросил дождь, идти на митинг не хотелось. Поваляться бы у телевизора (Боб принес пару новых видеокассет), побаловаться бы с Мариной — она скоро уже выйдет из ванной, розовая, душистая, молодая…

Гонтарь, в длинном домашнем халате, в шлепанцах на босу ногу, ходил по просторным комнатам, ловил недовольное свое отражение в многочисленных зеркалах. Потом заглянул в холодильник, глаза его равнодушно скользили по этикеткам бутылок, он был сыт, ничего не хотелось. Подошел к двери ванной, приоткрыл: среди цветного кафеля, вся в ароматной импортной пене плескалась новая его жена, спросил, скоро ли она выйдет.

— Но я же только села, Мишенька! — капризно и с некоторым удивлением проговорила Марина и попросила закрыть дверь, тянуло откуда-то сквозняком.

— В таком случае, до вечера, Марин, — уже через дверь продолжали они разговор. — Дела у меня. Часам, наверное, к семи приду. Ужин приготовь хороший, поняла? Мясо, рыба, фрукты… Ну ты умеешь, у тебя все отлично получается.

— Поняла, поняла…

Спустившись в лифте с седьмого этажа, Гонтарь вышел на улицу — в поношенной куртке-штормовке, в берете, с темно-синим зонтом над головой. Ни дать ни взять — обычный советский гражданин, недовольный тем, что жена послала его в дождь за хлебом или солью, которые внезапно кончились в доме. На таких мужичков никто на улице не обращает внимания, чего Гонтарь и желал. Маскарад ему самому нравился, а что касается соли, то он мог бы купить ее вместе с любым «Гастрономом» Придонска… Вот идти на площадь ему действительно не хотелось, это правда. Да в принципе можно было и не ходить, но он вспомнил холодный, суровый блеск в глазах Каменцева и новенький свой белоснежный «мерседес», который стоял под надежными запорами (надо будет завтра съездить в гараж, соскучился что-то по машине)… Так вот, «мерседес» обошелся ему в пятьсот восемьдесят шесть тысяч рублей, а где бы он, Гонтарь, взял эти деньги, если бы не Вадим Иннокентьевич?