Койот знал, что убивать ментов надежнее одному. Не будет подельников, которые могут потом проговориться, — не будет свидетелей той кровавой расправы, какую он задумал много месяцев назад. Еще неизвестно, как повернется дело, удастся ли ему выполнить задуманное и бережно, тайно вынашиваемое, да и делиться успехом, честно говоря, ему ни с кем не хотелось. Койот был скрытен, подозрителен и чертовски осторожен.
Проколовшись пару раз еще подростком на двух кражах, он хорошо усвоил действовать лучше в одиночку. Два юных его кореша, с которыми он чистил сараи соседей, оказались ненадежными: оперы раскололи их почти сразу, с первого же допроса, едва взяли тепленьких по подозрению. Один он, Пашка Волков, еще в школе получивший кличку Койот за осторожность и хитрое поведение с учителями, запирался до последнего и сдался ментам лишь под напором дружных признаний подельников-корешков.
Их судили. Но, учитывая возраст и степень провинности, — условно, с отсрочкой исполнения приговора на полтора года.
За эти полтора года Койот, ставший уже учащимся профессионально-технического училища, в руки ментов больше не попадал, хотя и совершил два новых преступления: обобрал пьяного (снял с него норковую шапку, выгреб из кармана деньги) и украл обрез охотничьего ружья 16-го калибра у приятеля отца. Тот, колхозный чабан, пригласил их как-то к себе в гости, на «свежий воздух», отец принял приглашение, поехал к приятелю, с которым когда-то тянул срок в пермских лагерях. С ним увязался и Пашка.
Гуляли Волковы «на свежем воздухе» целую неделю. Приятель отца оказался человеком гостеприимным, щедрым на угощение — водка лилась рекой. Пил и Пашка: взрослые подносили, чего отказываться?! Но меру знал, умел вовремя остановиться, не в пример отцу. Да и задумал кражу обреза, а для этого нужна была свежая голова. Во всяком случае, что-то еще соображающая.
Условия для кражи складывались подходящие: к чабану наведывались и другие кореша, пили все до упора. Кто-то потом ночевал здесь же, в палатке, кто-то отправлялся домой, если держали ноги, чтобы появиться здесь на следующий день в компании новых собутыльников, с новыми поллитровками. Жизнь на пастбище пошла колесом, овцы были предоставлены сами себе, но ничего страшного не случилось, если не считать исчезновения двух молодых овечек, зарезанных на шашлыки. К тому же, отару денно и нощно охраняли несколько внушительных размеров волкодавов, которых овцы боялись больше волков и потому слушались даже их легкого недовольного рыка.
Да и Пашка по приказу отца за отарой приглядывал.
Всю эту неделю он посвятил двум вещам: выбирал момент для кражи ружья и занимался собаками. Волкодавы, несмотря на свой грозный вид, проявили к нему интерес и дружелюбие, позволяли играть с собой. Особенно подружился Пашка с Мичманом — лохматым громадным псом из породы южнорусских овчарок. При всем своем грозном виде Мичман оказался добродушным и игривым, позволял трепать себя за уши и даже опрокидывать на землю. Вывалив длинный розовый язык, махал пушистым хвостом, хитро поглядывая на Пашку умными карими глазами из зарослей желтоватой грубой шерсти. Пашка любил смотреть в эти звериные немигающие глаза, как бы соревнуясь с Мичманом в хладнокровии и выдержке: известно ведь, что собаки не любят таких вот прямых и настойчивых взглядов человека, отводят глаза Они чувствуют сильных людей, боятся их или, напротив, проявляют агрессивность.
Мичман Пашку явно не боялся. Пес как бы говорил ему: ну чего ты таращишься, дурачок?
Мне не страшно. Что ты можешь сделать со мной?
У меня и рост почти метр, и силы на троих, а то и на четверых. А грудь какая, а лапы! Ни один волк моего удара не выдержит, не говоря уж про зубы, «То волк, а то — Койот. — Пашка вел с Мичманом мысленный диалог. Есть у тебя уязвимое место, есть. Пасть здоровая, да, язык длинный и зубы острые. Но если сунуть тебе кулак в глотку или за язык ухватиться — куда ты денешься?!»
И Пашка однажды рискнул попробовать — ухватился вроде бы играючи за язык волкодава. Тот вздрогнул от неожиданного нахальства мальчишки, отдернул голову, отскочил. Хмуро и подозрительно смотрел на Пашку, потом заворчал и отошел. И играть больше с ним не захотел. А Пашка понял: и такого громадного пса можно победить голыми руками. Если только изловчиться и не струсить. Главное — выбрать момент, засунуть руку в пасть зверя…
Такие вот странные мысли бродили у Койота в голове. Почему надо было опасаться Мичмана, таким вот образом защищаться от волкодава, Пашка и сам не знал. Что-то давно забытое, напомнившее далеких предков, забурлило в крови, родило эти мысли, а с ними и новые-трудно объяснимые ощущения.
Пашкин предок лежал сейчас (который уже день!) пьяный в палатке, в обнимку с давним своим корефаном, чабаном Илюхой, с которым они все эти дни с видимым наслаждением «ботали по фене», вспоминали то Сеню Кутаисского, что замочили на зоне, то «пидора этого, Костыля», то вертухая Гаврилу, помогавшего им с чаем и наркотой и вообще облегчавшего жизнь, то… Разговоры велись бесконечные, вертелись вокруг одного и того же зоны, сук, паек, воров, кума, ходок…
