Золотая осень - [53]

Уже в наши дни были опубликованы фрагменты воспоминаний первого секретаря партийной организации Карелии Г. Куприянова, который в годы войны был непосредственным начальником Андропова, руководя штабом партизанского движения. Он утверждает, что Андропов уже тогда ссылался на больные почки, если речь заходила о возможности покинуть тыл. Куприянов так и не послал Андропова за линию фронта: «Как–то неудобно было сказать: «Не хочешь ли повоевать?» Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка»[318]. Прямо скажем, недобрые воспоминания Куприянова связаны с поведением Андропова не только во время войны (все же комсомольский «вожак» так и не получил прямого указания поруководить партизанами на месте действия), но и после нее. Когда в 1949 г. в связи с «ленинградским делом» начались и чистки в парторганизации Карелии, под удар попала группа партработников – бывших организаторов «партизанщины», которых Маленков счел связанными с ленинградской группировкой. Когда началась травля Куприянова и партизан, Андропов публично отмежевался от участия в партизанском движении[319]. Мол, не участвовал, не состоял, не руководил. Осудив Куприянова и заручившись поддержкой влиятельного даже в Кремле Председателя президиума Верховного совета Карело–Финской ССР О. Куусинена, Андропов избежал репрессий. Биограф генсека Р. Медведев никак не отреагировал на эти свидетельства о партизанском прошлом Андропова в своей книге о нем – это не вписывается в легендарный образ смелого и аскетичного «чекиста».

После войны Андропов поработал вторым секретарем Петрозаводского обкома КПСС, а затем вторым секретарем ЦК КП Карело–Финской ССР. В 1951 г. его перевели в Москву, в центральный аппарат ЦК.

Покровительство Куусинена сыграло свою роль и в дальнейшем продвижении Андропова. Куусинен имел хорошие отношение с Молотовым, и когда после смерти Сталина тот занял пост Министра иностранных дел, в МИДе появился новый высокопоставленный сотрудник. Хотя прежде проблемами внешней политики Андропов не занимался, но, как мы видели – дипломат был отменный.

В 1953 г. Андропов возглавил 4–й европейский отдел МИД (курировал политику в отношении Польши и Чехословакии). В 1954–1956 гг. — посол СССР в Венгрии. Таким образом Андропову пришлось в непосредственной близости наблюдать развитие Венгерской революции 1956 г. и участвовать в ее подавлении. Этот опыт произвел на него сильное впечатление, породив страх перед реформами. Одно неосторожное движение – и они могут сорваться в «контрреволюцию».

В 1957–1967 гг. Андропов был завотделом ЦК КПСС по связям с социалистическим странами и их компартиями. В отделе Андропов собрал группу консультантов, среди которых были многие интеллектуалы, формировавшие стратегию Перестройки: Ф. Бурлацкий, А. Арбатов, Г. Шахназаров, А. Бовин, О. Богомолов, Г. Герасимов, Н. Шишлин и др. С 1961 г. Андропов – член ЦК КПСС. В 1962–1967 гг. он был также секретарем ЦК КПСС. В 1967 г. Андропов возглавил КГБ и стал кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В 1973 г. Брежнев ввел Андропова в Политбюро вместе с Громыко и министром обороны Гречко.

Важная сторона андроповского образа – три магические буквы – КГБ. Они вселяют страх перед репрессиями, загадочность советской бондианы, уверенность в том, что «компетентные органы» были на деле самыми компетентными, все про всех знали и потому могли поправить сложившуюся ситуацию, основываясь на объективном, чуть ли не научном анализе. Имидж КГБ как «мозга партии» переносится и на самого Андропова, который как раз и был организатором пиар–кампании КГБ 70–х гг., призванной создать образ чекиста–интеллектуала. А пиар для того и нужен, чтобы прикрыть красивой формой недостатки содержания.

Андропов был интеллектуалом в той степени, в которой высокопоставленный чиновник вообще может им быть, так сказать, в свободное от текучки время. Ему было приятно обсуждать гуманитарные и социальные вопросы с высокопоставленными представителями интеллигенции – тоже, впрочем, зашоренными, живущими в рамках шестидесятнических или великодержавных мифов. Результативность этих бесед была не велика. Придя к власти, Андропов вынужден был публично признать, что «мы» все еще не изучили того общества, в котором живем, и потому перспективы движения вперед туманны.

Это признание вызвало прилив энтузиазма у авторов многочисленных марксистско–ленинских схем общественного развития. Однако эти схемы не вдохновляли Андропова. Его признание было призывом к прагматизму, по сути – утверждением безыдейности, свидетельством отсутствия стратегии развития страны в будущее.

Г. Шахназаров, который вел более–менее откровенные беседы с Андроповым в 60–е гг., вспоминал о таких его словах: «Машина, грубо говоря, поизносилась, ей нужен ремонт… Может быть и капитальный, но не ломать устои, они себя оправдали… Начинать надо с экономики. Вот когда люди почувствуют, что жизнь становится лучше, тогда можно постепенно и узду ослабить, дать больше воздуха. Но и здесь нужна мера. Вы, интеллигентская братия, любите пошуметь: давай нам демократию, свободу! Но многого не знаете. Знали бы, сами были бы поаккуратней»